Тихий шорох, осторожный взгляд из-за кустов и пронзительный удаляющийся девичий визг. Он не взглянул даже, пусть убегают, не до них. Она того гляди очнётся, вон, открыла глаза:
Что ты Что ты надеял?
Ты теперь моя. Ты теперь как я, любовал он её взглядом.
Упырь?
Вампир. Никогда не захвораешь, твоя кровь вылечит. И жить мы с тобой будем долго, очень долго. Ладо моя
С невыразимой нежностью он смотрел на неё, бледную и слабую, и гладил, гладил её узкую руку. С его бороды и усов падали капли крови.
Она всё ещё лежала, приходя в себя, а он сидел рядом и говорил, говорил о том, как хорошо они заживут вместе, как много она теперь может, умеет. Кое-что она стала понимать:
Лечить смогу? Так я и раньше лечила. Отец Никон благословил до замужества людям помогать, дар, говорил.
Ныне больше сможешь!
Она посмотрела на его большие руки. На них подсыхала её кровь. Посторонь валялся древесный кол.
Мне без крови нельзя теперь? она не могла отвести взгляда от окровавленной палки.
Он улыбнулся жалостливо:
Нет.
А А как?
Совсем немного. И не всё у людей. Ты поймёшь. Я помогу, улыбка его была уже не такой пугающей, клыки стали короче, почти как у людей.
Донюшка, сказал он мягко, ладо моя, не бойся. Я буду рядом. Я
Резкий шелестящий свист перебил его речи. Он внезапно выпрямился, и огромный серебряный наконечник стрелы заблестел, выступил из его груди. Вокруг, как большущий мак, стало расцветать кровавое пятно.
Немой крик-шёпот расцарапал её горло.
Ладо моя Еленушка
Что-то молнией рассекло воздух над ними, его голова покачнулась на широких плечах и скатилась на землю, прямо к ней. Их глаза встретились. Он рухнул навзничь.
4.
Она почти не помнила, что было потом. Очнулась в дальнем заболотном скиту у двух монахинь-травниц. Они и дитя мёртвое приняли, они и кровь остановили, отмыли её, обиходили.
Целый год она ходила как неживая, с выжженной душой, поблёкшими глазами. Муж приезжал, прогнала. Не знала, как дальше будет жить, но знала, что не по пути им. Училась у монашек в травах понимать. Развела коз да овец, перебивалась их кровью. Училась жить, мучаясь без руды людской крови. Однажды ей стало плохо, до трясучки плохо. Она поняла, что звереет. На глаза набежала красная пелена. В голове звенело и гудело. И она решилась. Ушла подальше в лес и укусила сама себя.
Долго недужилось ей потом. Но с тех пор у каждого болящего сразу видела, что за хворь на него напала.
Как-то весной привезли к ним ратника после боя лечить. Еле убежала от раненого, так несло от него кровью, так манило. Снова её затрясло так, что чуть не обмерла. И снова в лес. Шла почти наощупь, шатаясь и спотыкаясь на слабеющих ногах.
В этот раз хворала недолго. А потом новое диво.
Мужик да баба привезли мальчишечку в жару. С горячкой управились, а Елена понимать начала, чувствовать: не их это сын, приёмыш. А женщина понести может. Может.
Что, милая, сама не рожаешь?
Ту, будто по щеке ударили, побледнела, построжела, закаменела вся. Но целительнице ответила:
Не могу, сестра, не плодна я.
Мужик вздохнул, глянул на бабу ласково, глаз не опустил. «Любит», поняла Елена. И ещё поняла кое-что.
Я могу тебе помочь. Ты понесёшь.
Ах, какой надеждой засветились их глаза! Мужик радостно приобнял жену, и сторожко посмотрел на лекарку: уж больно строгая она стала вдруг.
Что, дорого? Ты скажи, я соберу, займу ни то, отработаю.
Нет! Денег не возьму. Привезёшь нам с сёстрами снеди на прокорм днёв на десять, и хватит, помолчала. Тут другое. Больно будет. И смотреть нельзя. И она глянула на мужика, одну седмицу
не трожь её.
Они дружно смутились и закивали.
В келье занавесила оконце, завязала глаза бабе от соблазна да от сплетен. Перекрестилась, помолилась и сама себе усмехнулась: на что благословения прошу, вампирша! И впервые в жизни вонзила клыки в человеческую плоть. Кровь сладка! Жажда её кажется неутолимой, призывной. Тяга к ней всё сильнее. Закружилась голова. Келью заволокло прозрачно-бордовым густым туманом. Кровавый дух забил ноздри. Она трепетала, сглатывая тёплую, липкую вологу. Сколько прошло времени? Сколько она выпила крови? Кажется, справиться с этим призывом невозможно
Но это только кажется. То ли молитва помогла, то ли её воспоминания о своём ребёночке, но она смогла остановиться. Увидела, как доверчиво баба подставила свою белую шею, как терпит и молчит, надеется на неё, на чудо от неё. Чудо желанный ребёнок. Сама она никогда уже не станет матерью, но сможет сделать так, что на свет появится много, очень много детей. Лад пришёл в её душу. Вот что станет теперь ладом её.
Елена куснула себя и влила несколько капель своей крови женщине. Та стояла смирно, обнажив шею и откинув в сторону голову с плотной повязкой на глазах. Лекарка знала, чувствовала, теперь неведомая хворь отступит. И будет у них свой сыночек, толстенький да ладненький карапуз.
5.
Лизавета, умытая, но с ещё опухшим от слёз лицом, зашла в дом к Елене Ивановне. Та строго посмотрела и спросила холодно:
Зачем тебя кусать? Ты хоть знаешь, что это?
Лиза кивнула и зачастила:
Знаю. Чтоб не рожать больше. Люди говорят, вы ещё с перестройки тут живёте и она замялась, но продолжила решительно, и кусаете. Вместо противозачаточного или вместо аборта.