Филипп шел по монастырскому коридору, неся на подносе укрытый чистой салфеткой обед. Его нагнал Иаков.
Тебя к доктору Деккеру в услужение направили?
Да.
Он тебя хорошо принял?
Хорошо. сказал Филипп.
Больной он... сказал Иаков. Покой ему нужен. Я при нем был. Только недолго. Выгнал он меня. Ты с ним не спорь.
Меня не выгонит, сказал Филипп.
Ты вот что, говорил Иаков. Ты по утрам его не отвлекай. Вошел бочком, жареных орехов с молоком поставил и вышел. Он жареные орехи с молоком любит. Но сам не скажет, это ты догадаться должен, что и когда ему подавать.
Филипп не ответил.
Страшно исхудавший профессор сидел в кресле и глядел в одну точку. Филипп повязал ему на грудь клеенчатый передник и принялся кормить с ложечки. Вошел Клаф, поклонился и сел неподалеку от двери.
Как вы себя чувствуете, профессор? спросил Клаф.
Деккер промолчал.
Напрасно вы сердитесь. Я ни в чем не виноват, сказал Клаф. Более того, мне пришлось затратить немало усилий, чтобы замять этот ваш скандал. Покуситься на самоубийство в монастыре ордена Босых Кармелитов!
Деккер по-прежнему молчал, глядя в стену. Филипп собирал на поднос грязную посуду.
Ну хорошо, сказал Клаф. Вы не хотите разговаривать со мной, вашим ассистентом, с человеком, отдавшим десять лет своей жизни вашей идее. Тогда я поговорю с вами так, как говорил бы с вами ваш противник. Человек, который берет под сомнение не только вашу идею, но и ваш образ мышления, ваше мировоззрение. Статью о вас я мог бы озаглавить так «Идеи Ньютона и мистика ума профессора Деккера».
Какая чушь, словно очнулся Деккер. Вы явно не справились бы с ролью моего оппонента. Всем известно, что я давно не имею никакого отношения к мистике.
Пока это известно только клерикалам, которые называют вас юродствующим материалистом. Итак, дамы и господа, Клаф встал и прошелся по комнате, дамы и господа, двести лет назад, примерно между 1710 и 1715-м годами теория Ньютона приобретает известность, но лишь теперь она становится в обществе модной и популярной. Однако стать модным еще не значит быть понятым. Чаще бывает как раз наоборот. Ведь для понимания чего-либо серьезного необходим достаточно высокий уровень культуры и образованности, а на этом уровне современное
общество, увы, еще не находится. Вот тут-то и появляются на общественных подмостках всякого рода проповедники и популяризаторы. Некий профессор Деккер, ныне исчезнувший с общественного горизонта, лет десять назад слыл своего рода апостолом ньютонианства. Читая лекции, он высказывал мысли, почерпнутые у Ньютона, но они звучали у него как откровение и не столько пробуждали мысли слушателей, сколько поражали их воображение, подобно ритуальным завываниям шаманов и колдунов.
Деккер сделал беспокойный жест. Мисочка с недоеденным супом опрокинулась. Филипп торопливо вытер лужицу и промокнул салфеткой лицо профессора.
Я ведь говорю не от себя, сказал Клаф. Я выступаю от имени некоего третьего, нашего с вами, профессор, общего противника. Итак, дамы и господа, как известно, лекции профессора Деккера всегда сопровождались опытами, а эта сторона у него была поставлена блестяще. Он казался магом, демонстрирующим детям волшебный фонарь.
Однако, дамы и господа, от непонимания идеи до ее вульгаризации всего один шаг, что подтверждает печальный опыт прошлого. Как мы знаем, профессор Оксфорда Жан Дезаглие пытался даже перенести механические представления Ньютона на общественную жизнь. Так в своей работе «Ньютоновская система мира лучший прообраз государственной власти» он утверждает, что, согласно доктрине Ньютона, только то правительство законно, которое отвечает законам природы и ее системе равновесия.
При чем здесь я, черт вас возьми совсем? крикнул Деккер. Я неоднократно и публично опровергал теорию Дезаглие.
Конечно, ответил Клаф, входя в роль. Конечно, нам известно, что вы открещивались от взглядов Дезаглие, профессор. И все-таки мы смеем утверждать, что между вами существует глубокое фамильное родство. Экспериментальная философия Дезаглие, где Бог якобы великий архитектор мира...
Опять путаница! крикнул Деккер. Как раз это сильная сторона Дезаглие. Бог познается не как откровение, а предстает внешнему созерцанию. Его можно будет отыскать расчетным путем. Он явится человеку как экспериментальный факт. Все наши знания о природе покоятся на фактах, ибо без наблюдения и факта наша натурфилософия искусство слова, непонятный жаргон... Мне неприятно в Дезаглие другое попытка приспособить науку к политике... Разве не понятно, что клерикалы, приспособившие религию к целям политики, погубили веру? Религия исчерпала себя, с ней кончено... Ее не оживить... На смену религии пришла наука. И не умозрительная наука, а эксперимент есть высшее и самоочевидное доказательство бытия Божия...
За подобные мысли клерикалы и назвали вас юродствующим материалистом... Я все-таки хочу закончить разговор от третьего лица... Итак, дамы и господа, мы не берем под сомнение ни порядочность профессора Деккера, ни его талант экспериментатора. Но фетишизировав эксперимент, Деккер в теории, по сути, сошел с научной почвы. Он как бы изгоняет процесс мышления, интуицию и логику из акта познания. Внешнему опыту он приписывает такие же мистические свойства, какими наделяли внутренний опыт другие мистические и религиозные системы. Так рождается мистика ума, из которого сам ум изгнан, для которого он только вывеска.