Подобные речи можно назвать и отступничеством, сказал настоятель уже с угрозой. А некоторых особо строптивых отступников предают отлучению... Я не уверен, правильно ли вы влияете на молодые умы. Ваш воспитанник Филипп...
Это натура ищущая, но нервная и слишком впечатлительная, перебил о. Григориус. «Мог светить как безгрешный, но не светил». Это словно о нем сказано. В таких натурах, как он, может вспыхнуть материальное желание Пожалейте их, отец, сказал он с неожиданной мольбой в голосе. Жалейте их, пока они наши.
Я подумаю о нем, сказал настоятель смягчаясь.
Не дай Господь, сказал о. Григориус, если такой усомнится!
Они подходили к колодцу, у которого толпились крестьяне. Земля вокруг потрескалась от зноя. Темнокожий юноша поил буйвола из деревянной колоды.
Вот оно начало начал, сказал о. Мартин. Вот они истоки веры.
Здесь небо ближе, вздохнул о. Григориус.
Они взяли из рук юноши кожаное ведро и омыли мутной водой воспаленные лица.
В трапезной ужинали. За длинными столами сидели монахи, послушники и ели в полной тишине, молча и скучно, словно совершали надоевший обряд. Перед каждым на деревянной тарелке лежали лепешки и горстка земляных орехов. На столах стояли глиняные кувшины с водой.
О. Мартин и о. Григориус сидели во главе стола и молча пили воду из глиняных кружек.
Филипп, не прикасаясь к еде, старался взглядом встретиться с глазами о. Григориуса. Трапеза кончалась. Прочли молитву, и, встав друг за другом, все двинулись к деревянному корыту, где, ополоснув свои миски, сложили их ровной горкой. Филипп вышел со всеми, так и не прикоснувшись к еде.
Деккер сидел на земле среди высоких олив. Рядом с ним стояла большая клетка, полная лягушек, ползающих и прыгающих друг по другу. В сухой траве посвистывал ветер. Склоны далеких гор были покрыты облаками.
Профессор, куда вы девались? послышался голос Клафа. Дверь заперта изнутри. Я стучал полчаса, думал, с вами что-нибудь случилось.
Я вылез в окно... сказал Деккер. Хотел хоть ненадолго избавиться от вас и побыть один. Вы человек полезный. В работе. Но иногда вы становитесь невыносимы.
Бессонница? сказал Клаф. Апокалиптическое восприятие? Но ведь вы нашли способ лечь на землю и смотреть в небо.
Перестаньте фиглярствовать! вдруг злобно крикнул Деккер.
Я не фиглярствую, тихо ответил Клаф. Я сам часто прибегаю к вашему методу.
Поймите, сказал Деккер после паузы. Мы в тупике... он ткнул ногой в клетку с лягушками. От решения проблемы мы сейчас так же далеки, как и пятнадцать лет назад.
Мы не готовы!.. Просто не готовы!.. Мы переоценили свои силы! Может быть, вам пойти отдохнуть? сказал Клаф. А этим займусь я?
Лягушки в клетке проявляли беспокойство, образовав некий странный, словно парящий внутри клетки, рой.
Занимайтесь, безразлично сказал Деккер и встал. Занимайтесь, а мне надоело быть этаким непризнанным гением.
Он усмехнулся, махнул рукой и, тяжело волоча ноги, поплелся в сторону монастыря. Остановился.
Пока я был молод, горяч и гоним, крикнул он издали, я думал, что эта проблема разрешима на пересечении физики, биологии и физиологии... Но теперь, после пятнадцати лет тяжелого труда и размышлений, я понял нет, милые мои... Здесь нужен гораздо более широкий синтез... Синтез нравственности и знания, науки и морали, разума и инстинкта... Не знаю, может, кто-нибудь, когда-нибудь и достигнет этого, но я не могу и не хочу! воскликнул он неожиданно громко. Ибо веры во мне более нет, и в Боге я начал сомневаться... Начал сомневаться даже в Ньютоне, создателе той Вселенной, в которую наука верит уже два столетия... Я весь в сомнениях, господа, я мертв... Отрекаюсь! крикнул он визгливым голосом. Прощайте! Он церемонно поклонился и пошел полем к монастырским стенам.
Простите, профессор! тревожно позвал Клаф и, нагнав Деккера, взял его за руку. Мне кажется, вы сегодня совсем уж дурно выглядите... Я как-то сразу не понял...
Оставьте! крикнул
Деккер и, с силой вырвав руку, чуть не побежал по дороге.
Окна были завешены циновками. Кроме профессора в келье был служка, низенький монашек, который занимался уборкой.
Что-то душно, сказал Деккер, расстегивая рубаху.
Дождь будет, сказал монашек.
Тебе тоже душно? спросил Деккер.
На солнце работать? Злобствовать.
Да, ропот это прихоть, сказал Деккер. Помнишь, монах? «Пришельцы между нами стали обнаруживать прихоти, а следом за пришельцами и подлинные сыны сидели и плакали и говорили кто накормит нас мясом?..»
Деккер порывисто подошел к столу, где лежало множество книг с закладками, взял одну.
«... Мы помним рыбу, которую в Египте мы ели даром, огурцы и дыни, и лук, и репчатый лук, и чеснок. А ныне душа наша изнывает, ничего нет, только манна в глазах наших...»
Это Числа, сказал монах. Капитул одиннадцатый. Далее сказано: «Манна же была подобна кориандровому семени. Народ ходил и собирал ее и молол в жерновах...»
А ты любишь Бога?
Страшно вы очень спрашиваете, сказал служка.
Почему страшно? спросил Деккер
Больны вы душой. Жалко мне вас...
Спасибо тебе, тихо ответил Деккер.
Не любят вас в монастыре, о. Григориус человек добрый, хороший, а о вас говорит дурно.