Рыба сегодня хорошая, сказал Иаков. Я узнавал.
Только чай, раздраженно повторил Деккер.
Мне принеси рыбу, улыбнувшись сказал Клаф.
Не хотите рыбу, доктор, я пирожков достану к чаю, хорошие пирожки, с мясом.
Из окна было видно, как Иаков осторожно ведет Филиппа по каменным плитам двора.
День был солнечный, но внутри башни было сумрачно. Филипп шел впереди между Деккером и Клафом. Чуть позади шли настоятель и о. Григориус. Замыкал шествие Иаков. Винтовая лестница становилась всё круче. Потянулись металлические решетки, стало прохладнее, и, наконец, все увидели впереди яркий свет. Ветер, совершенно отсутствующий внизу, здесь, на площадке, венчающей башню, дул сильно и был холоден. Было тихо. Только посвистывал ветер в трещинах стен.
Пойдем. сказал Клаф.
Он взял Филиппа за руку и подвел к краю башни. Ветер усилился. Он рвал полы рясы, трепал волосы.
Прыгай, безмятежно сказал Клаф.
У Филиппа вдруг ослабли колени.
Прыгай! снова повторил Клаф. Вспомни, чего ты можешь достигнуть, поднявшись в небо.
Филипп! крикнул вдруг о. Григориус. Ответь ему! Вспомни не искушай Господа Бога своего!
Уберите, наконец, этого талмудиста! крикнул Клаф.
Подошел настоятель, взял за руку о. Григориуса и увел его в противоположный конец площадки.
Вы тоже уйдите, сказал Деккер Клафу. Отойдите в сторону...
Мне страшно, сказал Филипп. Я не гожусь для этого.
Ты усомнился, сказал Деккер. Преодолей себя.
Я постараюсь, сказал Филипп, постараюсь... Я слишком долго ждал... Только пусть никто не смотрит. И вы тоже.
Филипп говорил как в лихорадке.
Хорошо, сказал Деккер Только ты верь. Верь и полетишь.
Он поцеловал Филиппа в лоб и отошел.
Посвистывал ветер. О. Григориус, опустившись на колени, молился.
Филипп остался один. Он заставил себя подойти к самому краю башни и посмотрел вниз.
Прекрасная земля расстилалась перед ним. Сухие краски выжженных солнцем песков сменялись буйным серебром оливковых рощ и синевой цветущих долин. Горизонт был закрыт красноватыми горами, но справа, где горная гряда шла на убыль, светился голубизной. Там было море. Болезненное сладкое чувство, пугающее и манящее, овладело Филиппом, голова его пошла кругом, ноги ослабели, он пошатнулся и, потеряв равновесие, упал вниз. И разом всё исчезло. Остался лишь безликий животный ужас падения... Это было так страшно, что Филипп не выдержал и закричал. Крик его услыхали наверху, и все, толкая друг друга, бросились к краю башни.
Филипп с искаженным от страха лицом камнем падал вниз, он падал, как ему казалось, очень долго, закрыв глаза и каждое мгновение ожидая удара о камни. Но удара всё не было. Тогда, превозмогая смертельный страх, он открыл глаза и увидел чистое голубое небо. А внизу далекую спокойную землю. Ветер дул по-прежнему, но это был уже иной ветер. Это был светлый ветер, от которого легко дышалось. Наверху, на башне, все также ощутили его. Только о. Григориус, закрыв глаза, по-прежнему стоял на коленях.
Филипп летел.
Он понял это, и оставшиеся на башне тоже это поняли. Он легко и плавно скользил вниз, к земле, которая мягко приближалась, будто всплывала навстречу. И незнакомая, новая радость овладела Филиппом. Слезы полились из его глаз. По-новому ощутив свое тело, он перевернулся в воздухе и увидел удаляющуюся башню и крошечные, подобные муравьям, фигурки у края ее стены.
Наконец, он коснулся земли на вершине зеленеющего холма, пролетел над ним еще немного и осторожно опустился лицом в траву.
В роще неподалеку пели птицы. Долго он лежал так, непонимающий и потрясенный.
Первым верхом прискакал Иаков, но не решился подойти, а только соскочил с лошади и остановился поодаль... Потом Филипп увидел остальных. Они бежали к нему. Среди них он узнал Деккера. Профессор был всклокочен, и рот его был открыт, словно испуганный крик застрял у него в горле. Он добежал первым и задыхаясь упал на траву рядом с Филиппом.
Филипп подполз к нему и положил голову профессору на грудь.
О. Григориус сидел в своей келье и крошил хлеб в чашку с молоком. Вошел Филипп.
Вы меня звали? спросил он.
Да. Хочешь молока?
Спасибо, я сыт.
О. Григориус проглотил две-три ложки и отодвинул чашку в сторону.
Я ухожу из монастыря...
Филипп молчал.
Пойдем со мной... Я к людям иду, сказал о. Григориус. Живое слово им понесу, которое церковь извратила.
Не поймут вас, сказал Филипп. Смеяться станут.
О. Григориус посмотрел на Филиппа.
Ты так говорить стал, точно всё уже понял... И суть жизни, и пути ее...
Вовсе понимать жизнь не надо да и объяснять тоже, сказал
Филипп.
Да? А что же надо?..
Жить надо... И постараться задавать меньше вопросов.
Как животное? сдерживая гнев, сказал о. Григориус.
Жизнь разумна сама по себе, сказал Филипп, неразумно то, что сверх нее придумывается... Вы своего бога выдумали, а я своего ищу...
У тебя уже и бог другой?
Да, сказал Филипп.
Какой же это?
Тот, которого я вижу.
А в себе ты его не чувствуешь?
Если я не найду его в себе, тогда его нет вовсе, сказал Филипп...
А сейчас-то что есть? сказал о. Григориус. Абсолютная свобода?.. Абсолютное бытие?.. Слепой случай, который играет человеком, как пылинкой?..