Значит, его еще нет? сказал Филипп.
Его пока нет для нас, также как не было для нас далеких планет и созвездий, пока не изобрели телескопы... Они верят, мы находим... Не в книгах ищи Бога, а в природе... В камнях, в тварях, даже в стихии... в себе. Один бывший мой друг, увлекшийся впоследствии материализмом, как-то, когда я впервые изложил ему эту мысль (это было давно)... Так вот, когда я впервые сказал ему о поисках Бога расчетным математическим путем, ответил мне: «Люди, подобные тебе, ищут пути в небе по той простой причине, что сбились с дороги на земле...» Нет, милый мой, человек не сбился с дороги, он просто широко распространился по земле и воде... Ему тесно.
Но небо еще свободно.
Сделайте из меня летающего человека, вдруг просительно сказал Филипп. Вам ведь всё равно, кто это будет?
Некоторое время Деккер пристально разглядывал Филиппа, точно видел его впервые.
Нет, не всё равно, сказал, помолчав, Деккер. В тебе много неудовлетворенности. Но неудовлетворенности смутной, чисто эмоциональной, без понимания сути.
Но я хочу понять, научите меня, сказал Филипп и, опустившись на колени, припал к руке профессора Деккера, точно так же, как ранее припадал к руке о. Григориуса.
В соборе было пусто, служба давно кончилась. Служители гасили свечи, мыли пол. О. Мартин и о. Григориус разговаривали шепотом, как и полагается в храме, хотя разговор этот был, скорее, похож на ссору.
Он соблазнил его, шепотом говорил о. Григориус, этот фальшивомонетчик...
Вы ведь неглупый человек, отвечал настоятель, досадливо морщась. А сейчас, извините меня, говорите пошлости. Доктор Деккер ученый. Наука не может быть врагом религии, она официально признана церковью.
Это ошибка! невольно повысил голос о. Григориус.
Тише! сказал настоятель.
Это ошибка, шепотом повторил о. Григориус. Только через Бога человек может познать природу. Познание через науку ведет к страданию и ненависти.
Наука, так же как земледелие, скотоводство или промышленность, есть практическая форма деятельности человека, которая ниспослана свыше. Вам не кажется, что вы, возвеличивая, выделяя науку, тем самым сами делаете ее духовным врагом религии?.. Религия выше познания.
Вы слепы! вскричал о. Григориус. Вы слепы, тихо повторил он, поймав строгий взгляд о. Мартина, вы слепы, ибо думаете, что борьба между наукой и религией разворачивается на поприще познания... Пример с Филиппом, с этим многообещавшим юношей, лишний раз доказывает, что поприще, где разворачивается борьба между наукой и религией, есть не познание, а нравственность... Если религия отдаст науке свободу познания, то она тем самым позволит науке алчно жить одним лишь познанием, не соизмеряя его с христианской моралью.
Что же вы предлагаете? спросил о. Мартин. Повернуть время вспять?.. Вернуться к средневековью?.. Кострам? Возродить инквизицию, передать доктора Деккера этой инквизиции?.. Сжечь его?
Нет, конечно, грустно вздохнув, сказал о. Григориус. Нельзя безнравственными средствами защищать христианскую мораль.
А другого пути нет... Надо либо жечь, либо сотрудничать. Или вы знаете третий путь?
Знаю. Церковь ожирела, сказал о. Григориус. Церковь должна отказаться от власти, церковь развращена ею... Пусть уж лучше властвует наука... Мы должны уйти!..
Тише. сказал настоятель, оглядываясь на служителей, занятых уборкой.
Церковь должна стать не властелином, а нищим! крикнул, уже не владея собой, о. Григориус. С посохом в руках!
Настоятель торопливо вышел во двор. О. Григориус последовал за ним.
У вас есть авторитет, лихорадочно продолжал о. Григориус. Вас уважают и духовные, и светские власти. Я написал новый трактат. Подпишите его вместе со мной! Мы должны разойтись по земле. Раствориться! Жить среди простого народа, вместе с ним страдать и голодать, как страдал и голодал нищий Иисус. Только так мы сможем противостоять алчному натиску науки и материализма.
Вы сумасшедший, резко сказал о. Мартин. У вас навязчивая идея. И опасна она не столько для Бога, сколько для людей... Хотя и для веры она также достаточно опасна... Хотите вы этого или не хотите, ваша идея прокладывает дорогу атеизму...
Вы меня никогда не поймете, сказал о. Григориус. Да я, собственно, совсем о другом начал... Я говорил о Филиппе. Он зачерствеет, будет страдать и нести страдания другим... Если уж нельзя запретить эту безумную идею раз и навсегда, то пусть хотя бы это будет не Филипп... Я вложил в него слишком много души.
Вы скорбите о своей душе?
Не о своей, а Филиппа.
Раз я обещал им Филиппа, резко и враждебно сказал о. Мартин, значит будет Филипп. Чем он лучше других?!
Бледный, осунувшийся, с забинтованной головой, Филипп вышел из комнаты Деккера. Голова его была наголо обрита, лицо в желтых пятнах какого-то лекарства.
Ну вот, говорил Клаф. Как ты себя чувствуешь?
Голова кружится.
Старайся не делать резких движений, сказал Клаф.
Иаков! позвал Деккер.
Торопливо вошел Иаков, преданно глядя на профессора.
Проводишь Филиппа в его келью, сказал Деккер.
На обратном пути ужин принесу, сказал Иаков.
Только чай, сказал Деккер.