Амир отвернулся, делая вид, что снимает куртку, лишь бы не видеть её глаз. Он отрепетировал речь по дороге.
Он был вице-президентом, чёрт возьми, он умел продавать акционерам даже самые провальные идеи. Но продавать ложь Лейле было похоже на предательство самого себя.
Они сдаются, начал он, упираясь взглядом в вешалку.
Не сразу. Им нужно время, чтобы всё переварить. Принять.
Он почувствовал, как её пальцы впились ему в предплечье.
Что это значит, «время»? Месяц? Два?
Год.
Слово повисло в воздухе, тяжёлое и безобразное. Пальцы Лейлы разжались.
Год? её голос стал тише, опаснее.
Год чего, Амир?
Он заставил себя обернуться и посмотреть на неё. Включил всё своё обаяние, всю ту искренность, на которую был способен. Он говорил о том, как родители хотят отправить его в длительную командировку присмотреть за новым филиалом компании на другом конце страны.
О том, что это идеальный шанс дать всем остыть. Что это всего лишь стратегическое отступление, а не бегство.
Мы будем видеться реже, голос его дрогнул, и в этой искренней боли была лучшая ложь.
Только из-за расстояния. Но я буду приезжать. Мы будем говорить каждый день. Это всего лишь год, Лейла. Всего один год, а потом мы будем вместе. Навсегда. Я обещаю.
Он ждал истерики. Слёз. Обвинений. Но Лейла была не из тех. Она изучала его лицо, её умный, пронзительный взгляд искал малейшую трещину в его истории. Амир чувствовал, как под этим взглядом предательски краснеет шея.
Это их условие? Год разлуки? спросила она прямо.
Да, солгал он, глядя ей прямо в глаза.
Это их условие.
Она медленно отошла к окну, скрестила руки на груди. Молчала долго.
Хорошо, наконец сказала она.
Год.
Амир чуть не рухнул от облегчения. Он шагнул к ней, чтобы обнять, но она остановила его жестом.
Но я не буду ждать у окна, Амир. Я буду жить. Работать. Развиваться. Если через год ты вернёшься и мы будем теми же людьми, что и сейчас, значит, так тому и быть. Если нет она пожала плечами, и в этом жесте было столько достоинства, что ему стало стыдно.
Значит, нам было не по пути.
Она приняла его условия, но тут же поменяла правила игры. Играл он, а ход остался за ней. Он целовал её, чувствуя вкус своей лжи на губах, и клялся себе, что этот год всё искупит.
Ровно в десять утра понедельника он вошёл в конференц-зал отеля «Премиум». Воздух здесь пахнал деньгами и дорогим парфюмом. За огромным столом из красного дерева сидели его отец, улыбающийся и довольный, и незнакомый мужчина с седыми висками и умными, пронзительными глазами отец Фатимы.
И она.
Фатима сидела с идеально прямой спиной. На ней было строгое платье-футляр цвета слоновой кости, никаких украшений, кроме маленьких жемчужных серёг.
Её волосы были убраны в безупречную гладкую гладь. Она была красива. Холодной, отстранённой красотой античной статуи.
Знакомство было коротким и деловым. Рукопожатие у неё оказалось сухим и твёрдым. Взгляд оценивающим. Она не опускала глаза. Она изучала его. Так, как изучают лот на аукционе или потенциального
бизнес-партнёра.
В её взгляде не было ни стеснения, ни интереса, ни враждебности. Был лишь чистый, незамутнённый анализ.
Обсуждение условий брака заняло не больше получаса. Родители говорили о приданом, о будущем, об активах. Амир молчал, чувствуя себя марионеткой.
Когда всё было согласовано, он кашлянул.
Я хотел бы обсудить с Фатимой детали брачного контракта. С глазу на глаз.
Его отец удивленно поднял бровь, но кивнул. Отец Фатимы лишь мягко улыбнулся.
Конечно. Фатима полностью владеет вопросом.
Комната опустела. Амир остался наедине с женщиной, которую должен был назвать женой. Он достал из портфеля папку и протянул её ей через стол.
Я подготовил кое-какие дополнения к стандартному контракту, сказал он, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо и деловито.
Прошу вас ознакомиться.
Фатима молча взяла папку. Её пальцы с идеальным маникюром медленно перелистывали страницы. Она читала. Внимательно. Без выражения. Она дошла до последнего, самого главного пункта.
Того, где чёрным по белому было написано, что данный брак является формальностью и будет расторгнут ровно через год по взаимному согласию сторон без каких-либо финансовых претензий с её стороны.
Амир ждал. Шока? Возмущения? Слёз?
Она дочитала, подняла на него взгляд. И улыбнулась. Это была не радостная улыбка. Это была улыбка игрока, который только что получил самые выигрышные карты в колоде.
Всё понятно, её голос был низким, спокойным и невероятно уверенным.
Юридически безупречно. Я готова подписать.
Она достала из своей сумочки собственную ручку дорогую, перьевую и с твёрдым, решительным щелчком сняла колпачок.
Но позвольте мне кое-что прояснить, Амир, она не подписывала, держа ручку на весу. Её глаза встретились с его, и в них он впервые увидел не аналитический блеск, а сталь.
Вы получаете свой год на то, чтобы успокоить своих родителей и разобраться со своими чувствами. А я получаю год. Год жизни в роскоши, с доступом к ресурсам вашей семьи, с связями, которые откроются передо мной как перед вашей женой. Год на то, чтобы построить то, что я не могла построить сама.