Он молча кивнул, не в силах выдержать её пронзительный взгляд.
Глупец, сказала она тихо.
Ты ищешь искупления не там. Искупление не в отказе. Оно в действии. Ты можешь ненавидеть меня, ненавидеть этот бал, ненавидеть свою речь. Но если твоя ложь и твоё лицемерие помогут хотя бы одному ребёнку встать на ноги разве это не искупит твою вину? Хотя бы на немного?
Её слова застали его врасплох. Он ждал насмешки, давления, шантажа. Но не этого. Не этой странной, извращённой логики спасения.
Ты действительно так думаешь? с недоверием спросил он.
Я думаю, что мы все в какой-то мере лицемеры, она отвела взгляд, рассматривая узор на персидском ковре.
Я лицемерка, потому что использую этот брак для карьеры. Ты потому что живёшь двойной жизнью. Твои родители потому что продали тебя за социальный капитал. Но если в результате нашего лицемрия мир станет хоть чуточку лучше возможно, в этом есть смысл. Меньшее из зол.
Она открыла один из альбомов. На странице было фото маленькой девочки с лейкозом, которой фонд его семьи оплатил лечение в Германии. Девочка улыбалась, держа в руках нового плюшевого мишку.
Её зовут Айша, сказала Фатима тихо.
Ей семь лет. Она сейчас в ремиссии. Хочешь отказаться от речи из-за принципов и лишить таких, как она, шанса?
Это был низкий удар. И самый эффективный. Амир почувствовал, как его сопротивление тает, смытое волной стыда и внезапного, острого желания сделать что-то настоящее. Что-то правильное.
Я я не умею говорить такие речи, сдался он, и в его голосе прозвучала усталость.
Я знаю, её губы тронула лёгкая улыбка.
Поэтому я напишу её за тебя. Тебе нужно будет только выучить и произнести с нужной интонацией.
И с какой же интонацией?
С интонацией человека, который прошёл через боль и понял ценность жизни, она посмотрела на него, и в её глазах было что-то неуловимо знакомое. Что-то, что он видел в зеркале.
Думаю, ты справишься. У тебя сейчас достаточно боли для этого.
Они сидели в тишине несколько минут. Амир листал альбом, разглядывая фотографии спасённых детей. Фатима что-то помечала в своей папке.
Почему ты это делаешь? не выдержал он.
Почему ты так вложилась в этот бал? Это ведь просто «инвестиция» для тебя, нет? Ещё один пункт в резюме.
Она не ответила сразу. Потом закрыла папку.
Моя тётя умерла от рака, когда я была подростком. У её семьи не было денег на хорошую клинику. Она говорила ровно, без дрожи в голосе, но Амир почувствовал, как по его коже бегут мурашки.
Она могла бы выжить. Я в этом уверена. Но не было денег. Не было такого фонда. Не было людей, которые пришли бы на бал и написали чек. Так что для меня это не пункт в резюме. Для меня это личное.
Она встала, собрав свои бумаги.
Подумай над тем, что я сказала. Речь я пришлю тебе завтра. Кейтеринг и охрану я могу взять на себя, если ты не справишься.
Она ушла в свою комнату, оставив его наедине с альбомами, с фотографиями улыбающихся детей и с гложущим чувством, что он только что увидел в бездне её холодности настоящее, живое отражение боли. Так похожей на его собственную.
Он не видел её лица, когда она говорила о тёте. Но он почувствовал это. Тот самый холодный аромат, что всегда витал вокруг неё, был не высокомерным. Он был броней. Доспехами, скрывающими шрамы.
Амир допил свой виски и потянулся к альбому. Он нашёл фото той самой девочки, Айши. И просидел так почти час, разглядывая её улыбку и думая о том, что его собственная ложь, его собственное лицемерие, может быть, и вправду могут быть на что-то годны.
Глава 11. Замкнутое пространство
Это была не просто речь. Это было признание. Признание в слабости, в боли, в надежде. Всё то, что он носил в себе, было упаковано в идеальные слова.
Он не ответил на сообщение. Благодарить её за это казалось лицемерным. Вместо этого он погрузился в работу над балом. Сначала из чувства долга, потом с азартом.
Он обнаружил, что переговоры с кейтерингом это почти как заключение сделки, только пахнет трюфелями и фуа-гра. Он звонил, спорил, требовал, и Фатима, наблюдая со стороны, лишь изредка кивала одобрительно.
Вечером они должны были поехать на финальную инспекцию в зал, где должен был состояться бал. Лимузин уже ждал внизу, когда погас свет.
Яркая люстра в гостиной потухла, погрузив пентхаус в сумерки. За окном замигали огни города электричество отключилось во всём квартале.
Великолепно, сухо прокомментировала Фатима из темноты.
Идеальное время для романтического ужина при свечах. Жаль, у нас нет свечей.
Амир достал телефон, освещая себе путь.
Генератор должен включиться через несколько минут. Так написано в правилах дома.
Правила дома, она фыркнула. Её голос в темноте звучал иначе ближе, лишённый привычной стальной оправы.
Надеюсь, они предусматривают и лифт. Я не собираюсь спускаться с десятого этажа на каблуках.
Он попытался вызвать лифт. Панель была мёртвой.
Кажется, придётся. Или ждать.
Она издала недовольный звук, но вдруг её телефон зазвонил. Звонок был настойчивым, тревожным. Она отшатнулась от экрана, будто он был раскалённым.
Кто это? спросил Амир, уловив её напряжение.