Куликов поднял на него взгляд, но промолчал, сделав глоток. Тишина повисла плотной завесой. Затем его глаза уперлись в меня.
Пётр Алексеевич, а почему не предъявили свой жетон сразу?
Какой жетон? Полковник Лукьянов насторожился, его чашка замерла на полпути ко рту.
Серебряный. Именной. В золотом окаймлении, Куликов произнес это ровно, как констатацию факта, но каждый слог вибрировал невысказанным смыслом.
Вы шутите, Жан Иванович? Лукьянов не скрывал изумления.
Нисколько, Лев Юрьевич. Куликов не отводил взгляда от меня. Пётр Алексеевич, покажите свой жетон.
Я молча достал тяжелый металлический прямоугольник из кармана и протянул Лукьянову. Тот взял его с невольным почтением, развернул, вгляделся. Его брови поползли вверх.
Да уж хмыкнул он, возвращая жетон. Даже не предполагал, что у вас такой весомый аргумент имеется.
Так почему? Куликов повторил вопрос, словно
добиваясь полной ясности.
Я глубоко вздохнул, вкладывая в этот жест всю горечь ситуации.
Это был последний аргумент, Жан Иванович. Козырной туз, который пришлось открыть. Велибин намеренно отправил меня в городскую тюрьму унизить, сломить. Во-вторых, я посмотрел на обоих, мне нужно было понять, кто копает под меня и в чем именно обвинят. Теперь я знаю. Велибин всего лишь инструмент. Заточённый под руку топор. А рубит трио: полковник Кудасов, статский советник Анукин и вершина их пирамиды обер-интендант Смолин. Одно неясно: где я им дорожку перешёл?
Вполне логично, Пётр Алексеевич, кивнул Куликов. Его лицо было непроницаемо. Дорогу вы им перешли своей несговорчивостью насчёт фонда. По документам, он сделал ударение на слове, вам выдали сорок тысяч золотом и серебром из сорока пяти, выделенных. Документы есть. Заверяю вас, его голос стал ледяным, оформлены безупречно. Все подписи на месте.
Меня будто окатило ледяной водой.
Вот так масштаб прошептал я. Схема предстала во всей своей мерзкой ясности. Продумано блестяще. Кто усомнится в документах? Вор враг трона и отечества. Доказывать ничего не нужно. Своровал нагло вот и бумаги! А они? Я с горечью продолжил размышления. Они же не знали, что я «враг»! Просто выполняли приказ, оформляли выдачу Простота подставы ошеломляла. И осознание грозившей участи неминуемой расправы без суда. Только этот жетон сегодня встал щитом. Мои «доброжелатели» такого хода явно не ожидали.
Вы напрасно довели Велибина до белого каления, предостерег Куликов. Он злопамятен как никто. Сегодняшнего унижения не простит никогда. Документы по вашему «делу» уже летят в Петербург, в Главный военный суд. Вам придется явиться туда на разбирательство в высшей инстанции. Анукин и Кудасов будут стоять насмерть признать, что документы поддельные, для них смерти подобно. А обер-интендант Смолин Куликов сделал многозначительную паузу, он, разумеется, в стороне. Чист, как слеза младенца. Его причастность, он горько усмехнулся, еще нужно доказать. Приказ, Велибина, о вашем непременном прибытии в столицу ждите со дня на день.
Ну это не срочно, задумчиво потянул я.
Как вы думаете, Жан Иванович, если я заставлю Кудасова дать признательные показания по поводу присвоения казённых средств, это даст возможность раскрутить всю схему?
Куликов задумался.
Думаю эти признания послужат точкой опоры для начала следствия. Уверен можно будет придавить Анукина, а вот обер-интенданта Смолина наверное нет. Да именно так. завершил Куликов.
Ну, хоть что-то, это снимет с меня ложное обвинение в присвоении казённых средств. Лев Юрьевич, а почему вы не сказали, что у вас тоже имеется серебряный жетон.
А что это так заметно? усмехнулся он.
А как бы вы вытащили меня из тюрьмы?
Вы догадливы и умны, Пётр Алексеевич, всё так и было. Извольте, если вам интересно.
Лукьянов достал свой серебряный жетон и показал нам. Простой, без лишних украшений, но от этого не менее весомый аргумент.
Глава 5
Егор Лукич, размести княгиню в гостевом доме, где жил командир.
Как так, а командир где проживать будет? удивился он.
Командир в Тифлисе, прибудет не ранее чем через две недели. Остальное потом.
Сделаю, господин есаул.
Ее поселили в неказистом, но крепком глинобитном доме. Внутри две комнаты. Главная поразила неожиданным уютом: пол застлан яркими коврами, у низкого стола груда расшитых подушек для сидения. Маленькая смежная комната была аскетичная: лишь топчан, застеленный добротным мягким ковром. Констанция отдала тихие распоряжения служанке готовиться к трехдневному пребыванию.
И тут дверь бесшумно приоткрылась. В проеме стоял Костя.
Здравствуй, Коста! вырвалось у него, и прежде чем он успел что-нибудь сказать, она уже бросилась к нему, обвивая руками.
Костя! О, Господи, наконец-то!
Она почувствовала, как он резко замер, а затем едва уловимая гримаса боли мелькнула на его лице, когда ее рука легла на левый бок.
Костя! она отпрянула, испуганно вглядываясь в его лицо. Тебе больно? Где? Не смей ничего скрывать! Покажи мне рану, сейчас же! Голос звучал не как просьба, а как приказ старшей сестры, за которым стоял годами накопленный страх за младшего брата.
Успокойся, Коста, он попытался улыбнуться, но получилось натянуто. Пустяк, царапина. Уже затянулась. Синяк остался вот и все неприятности. Лучше расскажи, он ловко опустился по-восточному на ковер, поджав ноги, что ты, небесная птица, делаешь в наших кавказских горах? И как вырвалась из Петербурга?