Silentium одно из самых любимых стихотворений Толстого. Он цитировал его в письмах, читал наизусть для родных и близких, включил его в «Круг чтения». Кроме того, сохранилась вставка в одну из не дошедших до нас корректур романа «Анна Каренина» (шестая часть 3 главы). Она относится к середине 1870-х годов. В ней зафиксирована характеристика, данная Левиным единоутробному брату Сергею Ивановичу Кознышеву в связи с его отношением к женитьбе на Вареньке, воспитаннице мадам Шталь и подруге Кити Щербацкой.
«Он особенный; удивительный человек», а далее следует не вошедший в роман фрагмент:
«Он именно делает то, что говорит Тютчев. Их замутит какой-то шум, внимай их пенью и молчи (перифраз стихотворения Ф. И. Тютчева Silentium. В.Р.). Так он внимает пенью своих любовных мыслей, если они есть, и не покажет ни за что, не осквернит их» (20, 671).
« Да, и это, писала в своих воспоминаниях Анна Константиновна Черткова, передавая слова ответа Толстого, но есть и лучше этого, например Silentium. Никто не помнит? Так вот я вам скажу, если не забыл еще Молчи, скрывайся и таи и мысли и мечты свои начинает он тихо и проникновенно, просто и глубоко-трогательно Голос его слегка дрожит от внутреннего волнения Словом, хотя настроение поэта лично мне было чуждо, тем не менее чтение Львом Николаевичем этого чудесного стихотворения заставило меня понять его смысл и вызвало живой, сочувственный отклик в моей душе» .
Идея внутреннего самоусовершенствования с отроческих лет владела Толстым и была главенствующей в его жизни и творчестве. Декартовский тезис «Я мыслю значит существую» лег в основу его юношеских раздумий, к истолкованию его он не раз обращался в разные годы творчества.
По сути, неопровержимым для Толстого всегда было собственное «Я», сознающее свою духовную и телесную природу и способное к самопознанию. Внутри этого «Я» живет множество потребностей, и главная из них дар Бога человеку «любить и быть любимым». Ощущение в себе Божественного начала (у Толстого душа человека есть частица Бога) это импульс к познанию сущности христианских основ жизни, не только познание, но и движение к идеалу через самоусовершенствование себя самого. В самом человеке пребывает энергия настоящей жизни. Важно не только ощутить ее, но и найти такие формы существования, которые защитили бы человека от деградации и прозябания. Молитва наедине с собой, внутренняя жизнь, не подвластная внешним обстоятельствам, служение Богу через служение людям все это требовало сосредоточенности, умения сохранить в себе живой родник самобытности, далеко не всегда понятной людям. От внешнего мира часто веяло холодом, во внешнем мире скопилось много зла, насилия, зависти, лицемерия, и он безжалостно разрушал жизнь тех, кто отдал свою душу во власть его стужи, бездумного растительного существования.
Два мира внутренний и внешний часто враждебны друг другу. И одна из форм ухода от этой враждебности жизнь наедине с собой. Внешне она сродни отшельнической, внутренне подобна монашеской, а точнее это сокрытая печатью молчания жизнь старца. О такой жизни Толстой мечтал, и его уход перед смертью из Ясной Поляны был шагом навстречу своей мечте.
Толстой испытывал постоянную потребность писать; пропущенный, скажем, по болезни день сочинительства отдавался болезненно в его душе. Сочинял много для детей и взрослых, но всегда страдал оттого, что самого главного не мог выразить в слове. У поэтов-романтиков такое состояние души называлось романтической иронией. У Толстого это не ирония, а трагический надлом, вплоть до самой смерти дававший о себе знать.
Он любил говорить, что надо писать «огненными штрихами». Он так и писал, и слово его звучало мощно, брало людей за сердце. Оно было призывным: «Пора понять!», «Одумайтесь!», «Пора опомниться!». Почти вся жизнь великого художника протекала на глазах современников, толпы людей осаждали Ясную Поляну, и он встречался и говорил с ними о жизни, многие вечера были посвящены общению с домашними и гостями общению, от которого он уставал. И, несмотря на столь общественную востребованность, он ощущал себя часто духовно одиноким, чувствовал, что далеко не все, кто рядом с ним, понимают его. Главной для него всегда была жизнь наедине с собой.
Стихотворение Silenzium (Молчание) не могло не взволновать его. Оно было воспринято как манифест духовной жизни человека. В нем обращение к тем, кто хочет сохранить свою неповторимость и избежать крикливого базара жизни.
С. 88 Silenzium. 1831 Г.
Молчание дарует таинство чувств и мыслей, которые зреют в душевной глубине; человек до конца не может быть понят другим человеком, ибо «мысль изреченная есть ложь»; надо научиться защищать мир «таинственно-волшебных» дум от «наружного шума». Любуйся мечтами и молчи, питайся ключами жизни и молчи, внимай пенью дум и молчи