Мужик, купи фотоаппарат! сказал парень и протянул Бекасу раскрытый футляр из толстой коричневой кожи, в котором Zenit-Е.
Мне не надо. бросил Бекас на ходу.
Зеркалка. Экспонометр.
Не-а, не надо мне.
Регулятор упреждения синхронизации, не сдавался парень.
Не-а.
фотовспышки пробубнил уже себе под нос парень, закрывая футляр.
Бекас остановился, посмотрел на них внимательней.
Побитые в хлам джинсовые куртки. На парне не парные кроссовки, щетина на щеках островками-проплешинами. Хотел видно бриться, да не вышло; у девчонки через плечо женская сумочка из несуразного кожзаменителя и большие ромашки вышитые на джинсах клёш.
Когда ели в последний раз? спросил он, подумав про себя «Зряшный народ конченный. Не в коня корм».
Так это
Пошли. Бекас кивнул в сторону дверей магазина.
Торчки не пошли в магазин. Бекас купил приличный пакет жратвы, вышел, молча протянул парню. Тот взял. Девушка смотрела перед собой куда-то в даль дальнюю. Что она там видела? Боль? Одиночество? Или и то и другое?
Вслед за Бекасом, из магазина вышел любопытный Бахтияр, спросил, обращаясь в Бекасу:
Купил, да? Почем купил, Бекас?
Бахтияр увидел футляр фотоаппарата висящим на парне торчке. Бахтияр
все понял. Он сказал: «А-а-а» и ему стало не интересно, скрылся в дверях.
В результате неизвестной науке аномалии в Зоне вызревала дурь лютая: грибочки, ягодки. Июль-август считались высоким сезоном для наплыва торчков в совхоз «Путь вперед». Торчкам сдавали свободные углы хоть копеечка, да своя.
Торчки собирали, что им было надо, по краям Зоны; сушили дурь, торчали от дури, разъезжались кто куда; заносили доляну малую или Чили, или Армену, или Тихому, или Бабушке Вале. Разницы не было, кроме той, что ты или с Чили, или с Арменом, или с Тихим, или с Бабушкой Валей. Туда-сюда беготня не приветствовалась, чтоб не нагнетать лишнего между своими.
Находились такие, кто заезжал на просто так только поторчать. Если про таких узнавали, что они ходят к Зоне, таких за «просто так» били, но не сильно не та цена вопроса. Торчки приезжали, уезжали, возвращались и по новой торчали, собирали, сушили.
Если и могли сжестить с теми, кто «за просто так», то это только гнилое семя Бабушки Вали. У Бабушки Вали был орден «Мать-героиня» который она всегда носила на Девятое Мая и много детей и внуков не полный взвод. Работали внучки-деточки одной бригадой. Все уроды, редкая отморозь без понятий порода такая. Бекас их всегда сторонился, в рейды с ними никогда не ходил.
Лёша держал газету, подобранную в заброшенной библиотеке. Газета, истлевшая по краям, выцветшая бурым цветом от времени по диагонали.
После первых же матчей, Мальцев стал кумиром трибун. Одно появление его на льду обещало зрителям удовольствие. Все ждали острой игры. В хоккей пришел сильный боец. читал вслух Лёша.
Геша хмыкнул:
Сильный боец. Боец, на! Чо ты там читаешь?
Лёша перевернул газету, посмотрел.
Футболл-хоккей восемьдесят четвёртый год.
Лёша перевернул газету обратно.
Александр Мальцев. Последний сезон. прочитал Лёша.
Помер что ль?
Пока не знаю, ответил Лёша и продолжил: мы часто аплодируем большим спортсменам за то, что они приносят в наш дом радость. Лёша сделал паузу, глянул в конец статьи, Да не-е, вроде живой.
Ха! В восемьдесят-то четвертом еще живой. Ну-ну, чо там ещё?
Ещё? Ещё, ещё вот вторая группа Мехико восемьдесят шесть. Швеция-Португалия. Ноль-один.
А-а-а Геша недовольно махнул рукой, Всё старье.
Говорят в Москве футбол есть.
Ой, да ладно!
Кто идет? лениво протянул Геша, услышав шаги по коридору, в сторону появившегося со стороны лестницы силуэта.
Бекас. Мне к Чили по делу.
А-а-а, Бекас. У него там люди.
Ну, так ты скажи, что я пришел.
Пока Бекас подходил, Леша нехотя отложил газету, лениво поднялся с табурета, кулаком постучал в дверь.
Бекас пришел! громко прокричал он.
Пусть заходит! услышал Бекас дребезжащий фальцет Чили, и ещё громче и ещё выше тоном из-за двери донеслось, Бекасик, родной, заходи! От тебя секретов нет.
Дверь лязгнула замками, затворами. Из дверного проёма показалась голова Лёвки Шлеп-Ноги в красной бейсболке с надписью «BostonRedSoх».
Заходи, Бекас! сказал Лёвка и так же быстро, как высунулся, исчез.
Лёша продолжил читать газету:
Но даже у самых знаменитых людей жизнь идет своим чередом.
Бекас вошел.
Чили разместил все свои сто двадцать килограмм обрюзгшего тела за бывшим столом председателя правления совхоза. Чёрная повязка поперек лица скрывала левую глазницу, в которой не было глаза. Глаз Чили остался в Зоне.
Лёвка Шлеп-Нога стоял рядом со столом, следил то за Чили, то за гостьей, сидевшей напротив и наискось от стола на широком подоконнике, свесив одну ногу вниз та самая спортсменка мотоциклистка в коже, которую Бекас видел возле колодца.
Я может позже зайду? спросил Бекас.
Заходи, заходи, чувствуй себя, как дома. Слушай, Бекас ты ж богатый у нас. Купи дизель генератор! Со склада, в масле, муха не сидела, а если сидела, то разве, что в тапочках.
С каких это пор я богатый?! Ваши слова да Богу в уши.
Ну, деньги то есть!