Нина была тщеславна, и ей очень льстили зарубежные поездки мужа и его положение, но она все чаще думала о том, что Виктору пора бы уже подняться еще на одну служебную ступеньку. Она знала, что почти каждый год кто-нибудь да и перебирался из ИМРДна Старую Площадь, где теснились серые здания Центрального Комитета. В последнее время Нина только и мечтала о том, чтобы на вопрос «где работает ваш муж?» ответить: «На Старой Площади».
Нина, как и Виктор, тоже была членом компартии, но она совершенно не интересовалась политикой и партийными делами, по существу безразлично относясь ко всему, что называлось марксизмом-ленинизмом. Однако же, она была не безразлична к другому к преимуществам, которыми обладал класс высшей партийной элиты. И Нина не скрывала от Виктора своей откровенной зависти к Рае, жене Анатолия Горбунова, работавшего в международном отделе ЦК КПСС.
А жизнь у Раи была действительно превосходной. Оклад ее мужа, как и у всех партийных сановников высшего звена партии, превышал всякие разумные пределы. Но руководство партии этим вовсе не смущалось и даже не думало отменять издавна введенной практики дополнительных вторых окладов для своих ближайших помощников. Эти вторые оклады не облагались налогами, с них даже не взимались партийные взносы. Руководство партии платило своим высокопоставленным единомышленникам наличными, которые выдавались им ежемесячно в пакетах за сургучной печатью. Денежный пакет оказывался толще у того, у кого пост был повыше. А пост Анатолия Горбунова звучал весьма убедительно консультант международного отдела ЦК КПСС по США. Таким людям, как он, полагались, кроме всего прочего, и бесплатные продуктовые пайки. Их также выдавали ежемесячно, и стоять в очереди за ними было не надо. Бесплатные пайки дефицитных продуктов доставлялись на дом. Оставалось только одно кушать и наслаждаться жизнью.
Нина иногда горько шутила:
Ты, Рая, уже в коммунизме! Все вокруг народное, все вокруг твое!
В таких случаях Рая отвечала тоже шутками, прекрасно понимая, что то, что доступно ей, недоступно даже ее подруге, муж которой работал в таком близком к ЦК КПСС институте. У Раи хватало такта на то, чтобы лишний раз не дразнить Нину рассказами о своих бесплатных поездках за границу или на принадлежавшие ЦК партии лучшие курорты страны. Рая знала, что Нину в такие места попросту не пустят, как не пустили ее однажды в закрытый магазин ЦК. В тот раз они вместе приехали в этот магазин, и вызванный Раей из гаража ЦК КПСС лимузин остановился тогда прямо возле ворот у высокой ограды на улице Грановского. Рая прошла в эти ворота, у нее был особый пропуск, а у Нины, разумеется, он отсутствовал, и встретивший их человек в военной форме сухо сказал:
Вам, гражданка, вход сюда запрещен.
У Раи не было детей, и они вдвоем с мужем жили на улице Алексея Толстого. Это был один из лучших районов Москвы, некогда застроенный старинными особняками и домами с колоннами и лепниной. Теперь здесь высились современные, добротные и красивые здания. Улица Алексея Толстого считалась одной из самых фешенебельных в столице.
Здесь, в этих недавно выстроенных роскошных домах, жили только семьи членов Политбюро и высокопоставленных сановников ЦК КПСС. Улица круглые сутки охранялась усиленными нарядами милиции и людьми в штатском из 9-го Управления КГБ. Вооруженная охрана находилась и в каждом подъезде каждого дома. Всегда, когда Нина приезжала в гости к Горбуновым, у нее трепетало сердце при виде этих молчаливых людей, и она испытывала унизительное плебейское чувство какой-то неполноценности. И Нина не желала больше знать этого унизительного состояния и не хотела больше жить так, как жила. Она старалась навсегда забыть те годы, которые прожила с мужем и сыном в одной комнате коммунальной квартиры, где была общая кухня и общая уборная. Она
возненавидела и свою новую квартиру, наконец-то выхлопотанную Виктором совсем недавно, и в которую она с мужем переехала всего пару недель назад.
Они жили теперь на окраине Москвы, застроенной однообразными белыми домами, где по вечерам было опасно выходить на улицу: могли ограбить, избить, изнасиловать. Да и квартира их была вовсе не такая, как у Горбуновых без импортных обоев, без импортной розовой ванны и такого же унитаза. И была эта квартира не из трех комнат, как у Раи, а всего-то из одной, служившей и спальней и столовой. Правда, это была уже не коммунальная квартира, и собственная кухня и собственная уборная как-то скрашивали неудобства. И Виктору нравилось их новое жилье. А вот у Нины всякий раз, когда она возвращалась домой, портилось настроение.
Нина, конечно, понимала, что в таких же условиях, а то и хуже, находились и многие бывшие коллеги Виктора по университету, и его сегодняшние коллеги по институту, и миллионы других, чьи судьбы оказались отличными от судьбы Горбунова и его избранных каким-то богом партийных соратников. Но ей не было дела до этих миллионов, и она не имела ни малейшего желания больше оставаться в их сословии, а желала жить среди той горсточки людей, которые обитали на улице Алексея Толстого. В минуты своих завистливых раздумий Нина попросту ненавидела Раю, тонконогую невзрачную выскочку, и даже своего Виктора, ничего по ее мнению не делавшего для того, чтобы попасть в «нормальное человеческое общество». В ее устах эти слова означали общество партийной элиты, к которому всей душой стремилась она сама и к которому почему-то не стремился ее муж.