LVIII. Поднявшись, он прежде всего обратил внимание сената на свои собственные политические пристрастия и напомнил, что хотя он неоднократно предсказывал опасности, которым они подвергнутся, они не обращали внимание на его предсказания. Затем он попросил, чтобы те, кто противился примирению, не желали теперь того, что неприемлемо, но, так как они не стремятся к тому, чтобы мятеж успокоили, когда распри в городе еще незначительны, чтобы они, по крайней мере, подумали теперь, каким образом быстрее покончить с ним, и чтобы он, пожалуй, не стал неизлечимым при своем дальнейшем развитии, а если нет то трудно исцелимым и причиной многих несчастий для них самих. Он сказал, что требования плебеев больше не будут такими же, как раньше, и он не считает, что народ заключит договор о том же самом, требуя только освобождения от долгов, но что он, возможно, потребует какой-либо помощи, посредством которой они проживут остальное время в безопасности. 2. Ибо, сказал он, с учреждением должности диктатора закон, который являлся стражем их свободы и не позволял консулам без суда предавать смерти гражданина и выдавать плебеев, обиженных патрициями и осужденных по суду, тем, кто их осудил, но предоставлял желающим право обращения к народу на судебные решения со стороны патрициев, и то, что народ бы постановил, имело законную силу, был упразднен. И почти все другие права плебеев, которые имелись у них в прежние времена, были отняты, так как они не смогли добиться от сената даже военного триумфа для Публия Сервилия Приска мужа, заслужившего эту честь более чем кто другой. 3. Из-за этого большинство народа страдает, что естественно, и отчаивается возлагать упования на свою безопасность, потому что ни консул, ни диктатор не способны, даже когда пожелают, заботиться о нем, но некоторые из них благодаря усердию и попечению о народе испытали оскорбление и бесчестье. Это вызвано интригами со стороны не наиболее выдающихся патрициев, но некоторых чванливых и алчных людей, ревностно стремящихся за несправедливой прибылью, которые, ссудив большие суммы денег под высокие проценты и превратив в рабов многих своих сограждан, жестоким и высокомерным отношением сделали чужими для аристократии всех плебеев,
и сколотив сообщество и поставив во главе его Аппия Клавдия ненавистника народа и олигарха, приводят благодаря ему в неразбериху все дела государства. Если здравомыслящая часть сената не воспрепятствует этому, государство подвергнется опасности быть порабощенным и разрушенным до основания. В заключение он сказал, что согласен с доводами Менения, и попросил немедленно отправить послов, чтобы по прибытии те постарались прекратить мятеж так, как они того желают, если же им не позволят сделать так, как они хотят, пусть принимают то, что им предложат.
LIX. После этого, будучи призван изложить свое мнение, встал Аппий Клавдий, вождь враждебной народу партии, человек, высоко ценивший сам себя, и не без заслуженного основания. Поскольку его повседневная частная жизнь была скромной и почтенной, и политические убеждения его благородны и сохраняли достоинство аристократии. Приняв за начало речь Валерия, он сказал так: 2. «Валерий был бы достоин меньшего осуждения, если бы выражал только свое собственное мнение, не порицая думающих противоположное. Так как тогда он бы имел то преимущество, что не выслушивал бы о своих собственных пороках. Однако так как он не согласился с советующими ему то, из чего не получится ничего иного, кроме как стать рабами худших из граждан, но и напал на противящихся ему, набросившись на меня, то я считаю для себя весьма необходимым говорить об этом, и прежде оправдаться от ложных обвинений. Ибо он упрекал меня в поведении, не приличествующем гражданину и непристойном, вменяя в вину то, что я желал получать деньги всеми способами и лишил многих бедняков свободы, и что удаление плебса произошло в основном благодаря мне. Вам легко узнать, что ничего из этого не является ни правдивым, ни разумным. 3. Ибо приди, Валерий, скажи, кто те, которых я поработил себе за долги? Кто те граждане, которых я держал, или сейчас держу, в оковах? Кто из удалившихся лишен своего отечества из-за моей жестокости или жадности к деньгам? Впрочем, ни одного ты не смог бы назвать. Ведь я до такой степени не нуждаюсь в том, чтобы обращать в рабство за долги кого-нибудь из граждан, что из тех весьма многих, кому я сам предоставил деньги, никто из обманувших меня не был ни присужден мне , ни лишен гражданских прав, но все они свободны и все они благодарны мне и все входят в число моих ближайших друзей и клиентов. И я говорю это не для того, чтобы обвинять тех, кто не поступал так, как я, и не считаю, что совершали несправедливость те, кто действовал согласно с законом, но освобождаюсь от возводимых на меня напраслин.
LX. Что же касается моей суровости и заступничества за худых людей, в чем он меня упрекал, называя ненавистником народа и олигархом за то, что я защищаю аристократию, то эти обвинения в равной мере относятся ко всем вам, лучшим людям, тем, кто не желает находиться под гнетом толпы и допустить, чтобы полученное от предков общественное устройство было уничтожено худшей из придуманных людьми формой государственного управления демократией. 2. Ибо если этот человек считает, что название «олигархия» соответствует власти лучших людей, то значит и сама эта власть, опороченная названием, будет уничтожена. Мы, однако, можем упрекнуть его гораздо более основательно и справедливо в заискивании народной благосклонности и в желании тирании. Ведь всем известно, что каждый тиран рождается из того, кто заискивает перед народом, и быстрой дорогой для желающих поработить государство является та, которая ведет к господству через худших из граждан, тех, кому этот человек постоянно служил и по сей день не прекращает прислуживать. 3. Поскольку вам хорошо известно, что негодные и низкие люди не отважились бы совершить такие проступки, если бы их не побуждал такой досточтимый и любящий свое отечество человек, говоря, будто предстоящие деяния для них безопасны, и не заверил бы их, что никакого наказания они не понесут, а участь их станет еще лучше. Вы поймете справедливость того, что я говорю, вспомнив, что он, пугая вас войной и доказывая необходимость примирения, в то же время говорил и то, что бедняки не удовольствуются освобождением от долгов, но потребуют и какой-либо помощи и более не будут терпеть пребывание под вашей властью, как прежде. И, наконец, он пожелал, чтобы вы терпеливо переносили настоящее положение и согласились с тем, что народ счел бы законным получить за возвращение из изгнания, не отделяя ни достойное от постыдного, ни справедливое от несправедливого. 4. Таким образом, этот старец, получивший и от вас все почести, внушил такое высокомерие безумной толпе. Приличествует ли тебе, Валерий, незаслуженно порицать других, когда сам ты подвержен такого рода обвинениям?