LXI.
И по поводу ложных обвинений, которые он выдвинул против меня, того, что я сказал, достаточно. Что же касается того, что вы собрались обсудить, то мне кажется, что не только то, что я вначале высказал, но и то, что сейчас еще выскажу, оставаясь при том же мнении, справедливо, достойно свободного государства и полезно для вас, а именно, не расстраивать порядок управления обществом, не трогать священных обычаев предков, не уничтожать доверие между людьми священную вещь, благодаря которой каждое государство находится в безопасности, не уступать неразумной черни, алкающей несправедливых и незаконных вещей. 2. И я не только не уступаю что-либо в своем мнении из-за страха перед противниками, которые пугают меня, будоража против меня плебеев в городе, но еще больше, чем прежде, я утвердился в своем стремлении, и мое негодование на требования черни удвоилось. И я удивлен, сенаторы, неразумностью суждений, что, отказываясь предоставить народу по его требованию погашение долгов и освобождение от осуждения по суду тогда, когда он еще не был открыто вашим врагом, теперь, когда он вооружен и действует враждебно, вы решаете, согласиться ли с тем, что он желает, и с чем-либо другим, что ему угодно. И он, конечно, сочтет нужным и сделает первым из своих требований то, чтобы иметь с нами равные почести и сравняться в них с нами. 3. Разве не превратится тогда государственное управление в демократию, которая, как я сказал, из имеющихся среди людей форм государственного устройства, является самой неразумной и вредной для вас, желающих править другими? Нет, если вы будете благоразумны. Действительно, вы будете самыми безумными из всех людей, если теперь, считая невыносимым быть под властью одного тирана, отдадите себя народу многоголовому тирану, и уступите ему в этом не ради милости в ответ на его просьбы, а вынужденные необходимостью, и, полагая, будто теперь невозможно что-то другое, отступите против своей воли? 4. И когда эта безрассудная толпа, вместо того чтобы понести кару за проступки, получает за то же самое почести, как, вы полагаете, будет она высокомерной и самоуверенной? Но, конечно, не прельщайте себя той надеждой, что народ будет соблюдать меру в своих требованиях, если ему станет ясно, что вы все так решили.
LXII. Менений же, благоразумный муж, который предполагает в других хорошее, исходя из собственного образа мыслей, конечно, очень сильно в этом вопросе ошибается. Ибо народ ужасно докучает вам сверх необходимого и своим высокомерием, которое всегда обыкновенно сопровождается победой, и безумием, в котором толпа принимает весьма охотное участие. И если не сначала, то, по крайней мере, позднее и по каждому делу, когда его требования не будут выполнены, он станет браться за оружие и таким же образом неистово нападать на вас. Так что если вы согласитесь с их первоначальными притязаниями, признав их целесообразными, то тотчас вам предъявят какие-либо еще худшие требования, и потом еще более жесткие, предполагая, что первоначальным вы подчинились из страха, пока наконец не выгонят вас из города, как то случалось во многих других местах и в последний раз в Сиракузах, где знатные были изгнаны своими клиентами. 2. Но если при таких обстоятельствах вы в своем негодовании решите воспротивиться их требованиям, то почему вам тотчас же не начать проявлять свободный образ мыслей? Ибо лучше прежде выказать ваш благородный дух в ответ на незначительный вызов, нежели претерпеть оскорбления, или, подвергнувшись многочисленным обидам, возмущаться тогда по поводу того, что случилось, и отказаться более это переносить и слишком поздно начать проявлять благоразумие. Пусть никто из вас не устрашится ни угроз удалившихся, ни войны с иноплеменниками. И не пренебрегайте собственными силами как недостаточными для того, чтобы сохранить государство. 3. Ведь сила беглецов невелика, и они будут не в состоянии долгое время держаться, как теперь, под открытым небом в шалашах в зимнее время года. И никоим образом они не смогут грабежом продолжать добывать продовольствие, после того как уничтожат имеющийся запас, но из-за бедности, не имея средств ни личных, ни общественных, не смогут приобрести его в другом месте и доставить к себе. И войны, как правило, выдерживают при изобилии средств. И безвластие, по всей вероятности, и бунт, возникающий из анархии, овладеют ими и вскоре спутают и сведут на нет их расчеты. 4. Ибо они, конечно, не пожелают сдаться ни сабинянам, ни тирренам, ни каким-нибудь другим иноплеменникам и стать рабами тех, кого сами однажды вместе с вами лишили свободы. И самое важное, тем, кто гнусно и постыдно стремился разрушить свое собственное отечество, не будут доверять из страха, что они подобным образом отнесутся и к принявшим их.
И все народы вокруг нас управляются аристократией, и ни в одном городе плебеи не присваивают себе равные права, так что в каждом государстве выдающиеся люди, которые не позволяют собственной черни колебать существующее положение, без сомнения, не примут в своем собственном отечестве эту пришлую и мятежную толпу, чтобы, разрешив ей пользоваться равными правами, они сами со временем не лишились равенства. 5. Если же только я ошибаюсь, и какое-нибудь государство их бы приняло, тогда они показали бы себя врагами и людьми, достойными обхождения с ними, как с врагами. И у нас есть в качестве заложников их родители, жены и другие родственники, и лучших заложников мы бы не могли просить у богов в молитвах. Давайте поставим их на виду у своих родственников, грозя в случае, если они осмелятся напасть на нас, предать их смерти, подвергнув самым позорным пыткам. И если они осознают это, знайте наверное, что вы найдете их прибегнувшими к молениям и рыданиям, отдающих себя вам безоружными, готовыми подчиниться всему. Поскольку такого рода кровные узы обладают необыкновенной силой, чтобы расстроить все горделивые расчеты и превратить их в ничто.