LXXVI. После того как Юний Брут изложил свой замысел, все его одобрили и, сразу же посовещавшись относительно лиц, которые примут на себя предводительство, рассудили назначить междуцарем Спурия Лукреция, отца убившей себя женщины; а им были названы те, кто получит власть царей, Луций Юний Брут и Луций Тарквиний Коллатин. 2. И они предписали, чтобы эти правители назывались на их собственном наречии консулами. И это название, может быть переведено на эллинский язык, как «советник» или «член совета», ведь словом «consilia» римляне называют наши совещания. А «предводителями» (ϋπατοι) их со временем назвали эллины вследствие объема их власти, потому что они владычествуют надо всеми и занимают самое высокое положение. Ведь высокое и верховное древние называли «гюпатон». 3. Обсудив и учредив это, и богов в молитвах попросив помочь им, поскольку они стремятся к делам чистым и справедливым, все отправились на Форум. Их сопровождали слуги, которые на носилках, покрытых черным, несли обагренное кровью мертвое тело женщины. Распорядившись положить ее на возвышение перед Курией, видимой для всех, Брут и Коллатин стали созывать народ на собрание. 4. Когда толпа плебеев собралась, не только те, что оказались на Форуме, но и со всего города (ведь глашатаи
разошлись по всем улочкам, созывая народ на Форум), Брут, взойдя на трибунал, откуда вошло в обычай обращаться к народу с речами у тех, кто созывает собрания, и поставив рядом с собою патрициев, возвестил следующее:
LXXVII. «Сограждане, собираясь держать пред вами речь о самых неотложных для общественного блага делах, я позволю себе прежде немного сказать и о себе самом; может, на некоторых из вас но я точно знаю, что на многих, я, наверное, произвел такое впечатление, что разум мой замутнен, поелику человек, не в себе от нездоровья и нуждающийся в опекунах, принимается вещать о делах величайшей важности. 2. Знайте же, что общее суждение вас обо мне, как о полоумном, было ложным и создано оно было ни кем иным, как лично мною. А то, что вынудило меня жить не в соответствии с природой, и не так, как подобало мне, но как было желательно Тарквинию и как казалось выгодным мне, был страх за свою жизнь. 3. Ведь Тарквиний, едва взойдя на трон, обрек на смерть моего отца, чтобы овладеть его состоянием, и немалым, и старшего брата, который способен был отмстить за смерть отца, если бы не был устранен, погубил бесславной смертью. Несомненно, он не пощадил бы и меня, поскольку я лишился самых близких мне людей, если бы мне не пришло в голову прикинуться недоумком. 4. И эта личина, в которую тиран поверил, защитила меня от того, что они претерпели, и сохранила вплоть до сего дня. Теперь же первым делом я снимаю эту личину, поскольку пришло время, о котором я молился и мечтал целых двадцать пять лет. И это все обо мне.
LXXVIII. Общественные же дела, по поводу которых я созвал вас на собрание, таковы: Тарквиния, который захватил власть не по нашим отеческим заветам и законам и пользовался ею независимо от способа ее получения не благородно и не по-царски, но спесивостью и буйством превзойдя всех когда-либо существовавших тиранов, мы, патриции, сообща постановили отрешить от сана, что давно надо было сделать. Делая это сейчас, в подходящее время, мы и вас, плебеи, созвали, чтобы объявить о нашем решении и просить вас стать помощниками, которые вкупе с нами созидают свободу для отечества, которой ни раньше, с того времени, как Тарквиний захватил власть, вам не удалось получить, ни потом не достанет, ежели теперь мы не выкажем свою крепость. 2. Имей я столько времени, сколько я хотел, или пожелай я поведать правду неосведомленным людям, то я исчислил бы все беззакония тирана, за которые в глазах всех правомерно было бы ему погибнуть не единожды, а многократно. Но, поскольку отрезок времени, который предоставляют мне обстоятельства, краток, следует говорить сейчас немного, а сделать много да и слова мои обращены к людям осведомленным, скажу, что главнейшие и очевиднейшие из проступков Тарквиния не могут встретить никакого прощения, в этом я вам поклянусь.
LXXIX. Этот вот, о граждане, Тарквиний с помощью ядов ради получения власти умертвил родного брата Аррунта, потому что тот не желал быть бесчестным, и взял в сообщницы для этой мерзости его жену, сестру своей собственной супруги, которую он, противный богам, начал совращать уже давно. 2. Это тот, кто убив теми же самыми ядами, в тот же самый день и законную супругу, разумную и мать своих детей, и, напустив на себя жалостливый вид и легкую видимость траура, не посчитал нужным отчиститься от злобных слухов по поводу обоих отравлений, будто они не им сотворены. Но сразу же, едва совершив такие ужасающие преступления, еще до того как погасли погребальные костры, принявшие несчастные тела, он начал принимать друзей, готовить бракосочетание и мужеубийцу как невесту повел на брачное ложе ее сестры, неколебимо соблюдая по отношению к ней тайные договоренности: первым и единственным он привнес в римское государство деяния нечестивые и проклятые, не имевшие места нигде ни в Элладе, ни в варварской земле. 3. А какие же действия, сограждане, он совершил по отношению к обоим свойственникам, которые пребывали уже на закате своей жизни? Сервия Туллия, самого справедливого из царей и более всех сделавшего вам добра, он открыто убил и не позволил телу его получить ни похоронных обрядов, ни погребения, установленного обычаем. 4. А Тарквинию, жену Сервия, которую ему самому надлежало почитать как мать, потому что она приходилась сестрой его отцу и была доброй к нему, прежде чем она, несчастная, оплакала мужа и совершила все положенное для человека, которого погребают в земле, он умертвил удушением; и так он поступил с людьми, которыми был сохранен, у которых был воспитан и которым должен был бы наследовать после их смерти, подождав немного, пока смерть не придет к ним в соответствии с естественным ходом вещей.