А-а! Важная птица. Гольц, Марк Матвеевич. Правая рука одного из местных боссов. Ты должна его помнить. Он, кажется, был крестником у твоей мамы.
Это Кира помнила. И Марка она помнила. И его сестру, Катю. И тот скандал, который закатила ее маме их мамаша, полоумная Камилла Эдуардовна, когда обвинила Нелли Григорьевну в ненависти к ней и к ее мужу, Матвею Ефимовичу, и еще в черной зависти и неблагодарности и просто выгнала ее тогда из своего дома. Тогда тоже были новогодние праздники, кажется даже Рождество, и мама пошла к Гольцам, поздравить, подарить подарки крестникам. Вернулась она неожиданно быстро. Тушь растеклась под глазами, морковная помада, ее любимая, была размазана по лицу, словно она утирала рот, забыв, что накрасила губы, она странно вздрагивала плечами и как-то подозрительно хлюпала носом. Сказала, что замерзла, и что, кажется, простыла, как-то рывком поцеловала ее, Киру, и закрылась у себя в комнате. Кира поскреблась в дверь, но отец взял ее за плечи и увел на кухню.
Она, кажется, плачет, сказала Кира тогда. Я только спросить хотела, может принести что-то может, чай или
Не надо ничего, ответил отец, оставь ее. Раз она плачет значит, ей это сейчас надо. А чай успеет выпить еще. Ты просто завари свежий, и поставь здесь в чайничке, и укутай его получше. И конфет положи. И записку напиши.
Какую записку?
Он улыбнулся лукаво.
Напиши: «Милой мамуле».
И все?
И все.
Утром, когда Кира вышла на кухню, листок бумаги лежал у ее чашки, и на нем было штук десять отпечатков губ, накрашенных морковной помадой. И надпись шариковой ручкой: «Моей любимке».
«Вот и поговорили», смеялся потом отец. И Кира с мамой тоже улыбались.
Я его помню, сказала Кира. А что это он один? А где Катя?
Семен как-то странно хмыкнул. В этот момент Марк поравнялся с их столиком. Семен поднял руку в приветствии, Марк остановился, внимательно взглянул на Киру.
«Кажется, и он меня узнал», мелькнуло у нее.
Я вас где-то уже видел, произнес он, протягивая ей руку.
Она подала свою, он вежливо коснулся ее пальцев.
Я Кира. Кира Лебнитц. Если помните, конечно.
Он нахмурился, потом лицо просветлело.
Вы дочь тети Нели. Конечно, я вас помню. Какими судьбами? Вы позволите?
Он указал на стул. Семен согласно закивал головой.
Конечно, конечно. Прошу. Я тогда отойду ненадолго. Кира, сейчас вино принесут, я отлучусь, если ты не против.
Она улыбнулась. Семен исчез за свисающими над входом лентами, Кира проводила его взглядом и повернулась к Марку.
Как поживаете, Марк? Как Катя?
И вдруг, поддавшись злому порыву, выпалила:
Как Нагмани? Нашли?
Он помрачнел.
Нет.
Как же так? Все детство искали! уколола она его снова.
Он поджал губы, и что-то нехорошее мелькнуло в его взгляде, но он быстро взял себя в руки, заулыбался дружелюбно.
Да разве мы искали? Так ползали везде, где могли протиснуться. Только одежду рвали об щепки да гвозди. Мы же не понимали толком, что ищем. Маленькие были. Я уже думал, что может и не было никакого Нагмани, может, родителей просто обманули.
А его и не было, отрезала Кира, только не родителей обманули, а это они вас обманывали. Сказки вам рассказывали, чтобы вы под ногами не мешались.
Он покачал головой.
А зачем им это? Мы, кажется, не досаждали им совсем.
Катерина да, а вот вы, Марк Матвеевич, бесили их до белых глаз. Капризны были, заносчивы, истерики закатывали, все время чего-то требовали. Вот вас и отправляли сокровища искать. Пока вы их искали, вы мать с отцом не доставали, а наползавшись, уставали и сил бузить уже не имели.
Марк изумленно смотрел на нее.
Не понимаю, откуда вы С чего вы взяли? И причем тут Нагмани?
А притом, что сказка это. Нет никакого Нагмани, никакой жемчужины. И не было никогда.
Откуда вы знаете?
Так ваша мама сама об этом сказала. Моей маме. Они тогда и поругались в хлам. Моя мама сказала, что нехорошо детей обманывать и мужа. Потому что Матвей Ефимович тоже думал, что эта жемчужина существует, а ее не было. Ее ваша мама придумала, чтобы он на ней женился. И Камилла Эдуардовна маму мою потому и выгнала, чтобы потом сказать, если что, будто все эти рассказы, что Нагмани нету, моя мама придумала сама, чтобы отомстить ей за то, что она ее выгнала и больше не общается.
А зачем ей было это рассказывать?
Она выпила тогда много. Праздник же был, Новый год, кажется. Она, наверное, не хотела, случайно вышло. Бывает.
Марк молча поднялся из-за стола. Кира прищурилась. Переборщила, кажется. Нагородила чепухи. Сейчас посмеется над ней. Скажет, ты сама дура пьяная, раз такую пургу несешь. И будет прав, если начистоту. Из ее версии белые нитки торчат, как из ежа иголки. Ну, понятное дело, она ж не готовилась, на ходу, что попало, придумала. Она попробовала его притормозить.
Ты не сказал, как там Катя? Я бы хотела ее увидеть.
Нет, ответил Марк и стремительно пошел к выходу из зала.
Рядом возник Семен.
Вы что, поссорились? Что случилось?
Ничего. Я спросила, что с Катей, а он взял и ушел.
Катя больна, ответил ей чей-то голос. Она не ходит, у нее отнялись ноги. Но если вы желаете увидеть ее, я мог бы вам помочь.
Голос был очень красив и принадлежал мужчине, причем явно в возрасте. Кира подняла голову. Так и есть. Около пятидесяти, скорее даже за пятьдесят. Хорошо сложен, подтянут, очень импозантен. Темные волосы как пеплом подернуты, очень впечатляюще, стрижка волосок к волоску, глаза серые, рот крупный, волевой. Орлиный нос, высокий лоб. Подбородок четко очерчен, руки ухоженные, сильные, сухощавые. Красивый дядька и одет великолепно. Ботинки мечта поэта, замша такая мягкая, смотрится словно бархат. Черт, почему для женщин из такой кожи не шьют обувку?! Так и хочется спросить, где брали.
Это местное производство, пояснил мужчина, проследив, видимо, направление ее взгляда. Можно?
Семен аж подскочил со стула.
Господи Боже, Иван Ильич! Да конечно, конечно, я счастлив, садитесь, конечно, обяжете Официант! Да где же он? Вино же, принесли вино-то?
Принесли, принесли, эхом откликнулся ему Иван Ильич и взял бутылку за горлышко. Потом повернулся к Кире.
Ну что, за знакомство? Вас ведь Кирой зовут? А меня Иван Ильич. Давайте, я налью вам.
Кира подставила бокал. Семен обмяк на стуле. Вид у него, подумала она, словно сам Зевс сошел к нему с Олимпа поработать виночерпием.
Собственно, так оно и было. Просто Кира была не в курсе местных раскладов, зато весь зал уже оценил происходящее и точно так же обмяк вслед за Семеном.
Ваше здоровье, милая Кира. С Новым Годом вас. Вы уверены, что действительно хотите видеть Катю?
Кира усмехнулась.
Если бы не хотела не спрашивала бы.
Тогда встретимся завтра. Сегодня уже поздно. Катя почти инвалид, засыпает очень рано. Завтра я отвезу вас к ней. Я пока не знаю, во сколько. Давайте созвонимся, хорошо?
Конечно, с готовностью ответила Кира, у меня на завтра нет планов. Во всяком случае, тех, которые нельзя было бы отменить. Я должна ждать вашего звонка правильно?
Он засмеялся.
Правильно. Вы умница. Я позвоню в первой половине дня, после двенадцати, и решим. Напишите мне свой номер.
Кире под руку лег маленький изящный квадратик, металлический, похожий на портсигар. К нему, с одной стороны, на цепочке крепилась маленькая тоненькая шариковая ручка, похожая на стило древнюю палочку для письма. Она открыла защелку, откинула крышечку. Внутри лежала стопка белых листочков, гладких, глянцевых, склеенных по верхнему краю, на манер отрывного календаря.
Она изумленно посмотрела на Бланшара. Тот улыбнулся, и кивнул.
Пишите, Кира. Пишите ваш номер телефона.
Семен молча и сосредоточенно сопел, наблюдая за этой картиной. Зал вокруг тоже странно притих. Кира написала десять цифр и протянула блокнотик новому знакомому. Тот покачал головой.
Нет, мне только листок. Оторвите, пожалуйста.
Она оторвала листочек, протянула ему. И вновь подняла со стола изящную игрушку, чтобы вернуть ее владельцу.