Голос хрипит, корёжится
словно кряхтенье ворона,
чёрные мысли множатся
в чреве заката скорого.
Пальцами оловянными
переверну страницу я,
ночью предстанут равными
тени с живыми лицами.
В черных зрачках проколотых
козыри переменятся,
и на губах из золота
яда узор запенится.
Странных причуд не ведая.
день заморочит голову
Всё, что любил, то предал я,
только уже по-новому.
Моя душа из дерева,
дерева злого сада,
там, где изба затеряна,
и из голов ограда
* * *
Бледные безрадостные ночи,
где же ваших сказок колесницы?
Как вы утаили между строчек
то, что может в будущем присниться
Почему застыли карусели
что кружились в вашем звездном гроте,
иль все раздали ожерелья
дня жестокого чумной работе?
Мои сны все чаще, тяжелее,
поселились в них тоска и злоба,
засыпаю на пустой скале я
в хрустале подвешенного гроба.
Только тучи слышат мои стоны,
удивляясь постоянству страха,
да седые призраки вороны
ждут рассвета в покрывале мрака.
Мои ночи, радостные девы,
возвращайтесь из небес пустынных,
спойте проклятым любви напевы,
что теперь поете для невинных!
* * *
Кони меня кружат
по седому лесу,
только тьма и стужа,
словно козни бесов.
Мне б упасть и сгинуть,-
здесь плохие игры.
Но лишь ветер в спину
злей вонзает иглы.
Если б в этой схватке
позабыть все строки,
что в моей тетрадке
были так жестоки.
Чтоб простить и выжить,
и вернуться к дому,
где мы были ближе
к вечности закону.
С голодом роднится
где-то волчья стая,
на дороге птица
мерзнет, не взлетая.
Ночь подобно бреду
в кровь клыки вонзает,
и навстречу следу
волки снег взрезают.
А перед глазами
наша боль простая
Сани в снег бросает,
и все ближе стая.
Спи, моя принцесса,
скоро я замерзну,
а тебя дух леса
превратит в березу
* * *
Я долго жду выздоровленья
всех, окружающих меня.
Они болеют от рожденья
и до сегодняшнего дня.
Их стоны и пустые вздохи
ввергают ангелов в хандру,
а безнадежные пройдохи
не затихают и к утру.
На ссоры брошены все силы
осуществлять безумный план,
и в ход идут ножи и вилы,
сердца стираются от ран.
На кухнях ночью, тихо-тихо,
там, где провал печной трубы
те, кто рубился днем так лихо
тайком пакуются в гробы.
Не тороплюсь я к ним на помощь,
я убежденный дезертир -
как только наступает полночь,
я пропиваю свой мундир.
До не приличия здоровый,
живой, хоть зим и лет не счесть,
всё жду упрямо, бестолково
гонца, и радостную весть!
* * *
Объясни мне, милая
Чем меня пленила ты?
Прошепчи украдкою
отчего так сладко мне?
Только недалёкою
мы идём дорогою
И морозы осенью
сердце заморозили.
Грустно в серых сумерках,
словно жил и умер так -
с плясками и сплетнями,
с озорными ведьмами.
Быстро всё кончается -
вновь не повстречаемся.
Смех мой стынет в холоде
в опустевшем городе
* * *
К ДРУЗЬЯМ
Раскройте свои заскорузлые души, -
Я буду смотреть в них, тоску углубляя
Я буду дворцы поднимать в них и рушить,
я стану в них смесью кошмара и рая.
Бегите ко мне без причин, без оглядки,
Я слово воздвигну над градом печали.
Я стану стрелой в ахиллесовой пятке,
я стану пределом в конце и в начале.
И только тогда зарубцуются стигмы,
и только тогда всё получит прощенье,
воскреснут внезапно забытые рифмы,
и снова вернут всем предметам значенье.
У
вы, вы мертвы Я живой и поныне -
мне слышатся мира предсмертные стоны.
Вы умерли все, позабыв моё имя -
Но вас я запомню навек поимённо.
* * *
ПЕСНЯ
( посвящается В. Высоцкому)
Мне стыдно, что я молод,
И много безобразил,
И часто ночью в холод
Я был испит и грязен
Но где же те пределы,
Что стиснут мои плечи,
Параграфы, разделы,
Что ложью искалечил
И я своей изменой
Омыт, но не простужен,
Подобно Полифему
Я ем людей на ужин.
И из зубов я долго
Остатки вычищаю
Но только дураков я,
Глотая, не прощаю.
Кругом смеются хитро
Подвыпившие парни, -
У них всегда поллитра,
Но мне не наливали.
Я их приятель давний -
С заклиненным штурвалом
Несёт меня на камни,
На рифы и кораллы.
И сны мои как рвота
Я бьюсь о них глазами,
Опущенный в болото,
В которых мне сказали,
Что нет в пучине места,
Что я и там не нужен:
Ведь всем давно известно
Дерьмо, оно снаружи
И вот всё реже вздохи,
И лживы обещанья,
Сутяги и пройдохи
Как боги мирозданья.
Но я не на коленях, -
Я с теми, кто не правы.
В лицо зелёной лени
Плюю слюной кровавой.
И есть в запасе время,
Но выборы всё скудней
Моё лихое племя
Уходит в чащу будней!
* * *
ГОРЬКИЙ ПАСКВИЛЬ (1989 ГОД)
Бессилье слов не помогало
хлебать тоски пивной отвар,
Но к чёрту всех! Как нужно мало
чтобы зайти в коньячный бар.
Чтобы небрежно, полупьяно,
накинув на руку пальто,
достать червонец из кармана
и заказать бокал со льдом.
Пусть лёд чуть тёплый, и в стакане
не бог, какой аперитив,
Зато всегда приятно даме
болтать про свой кооператив
про жуть-тоску на личной даче,
про заграничный свой круиз,
не брать копеек двадцать сдачи,
так, словно делаешь сюрприз.
Чем дальше больше, и уж скоро,
погладив донышко рукой,
среди хмельного разговора
вдруг вспомнишь, кто ты есть такой.
И сразу вспомнится зарплата,
ночная смена, жидкий чай,
и на трусах больших заплата,
что раньше и не замечал
И леди, что была доступна
прикроет штопаный чулок,
и под столом мелькнёт преступно
открытая неровность ног
Бессилье слов опять нахлынет,
и ты трезвеешь, ошалев,
и вместе с кофе, вдруг остынет
паршивой жизни тусклый блеф.
* * *
ПОСВЯЩЕНИЕ ПУШКИНУ
Мойка двенадцать. Рассвет.
И пахнет свечкой
Пора в дорогу -
уже собрались
на Чёрной Речке
Тихо в сторонку,
сложить тетради, -
«Вернусь, пожалуй»
И перья тонки,
и взгляд усталый,
и кудрей пряди
Вспомнил сегодня
С чего бы это?
Онегин, Ленский
И мало света,
и чай холодный
как ночью Невский
Немного вздорно,
немного жутко,
и несерьёзно
К чему всё это? -
дурная шутка
Но всё уж поздно.
Ну, вот и утро!
свет под иконой
Пора собраться
Как всё же трудно
уйти покорно
с Мойки двенадцать.
Вздохнуть над миром
над грозным миром,
задёрнуть веки
Нырнуть без страха,
сжимая лиру,
в чёрные реки
НЕПРИЛИЧНАЯ ЭЛЕГИЯ
«Хер его знает» вот мой ответ сегодня
на малочисленные вопросы,
и удивляется преисподня,
когда я иду по стёклам босый
вхожу в Чистилище, чтоб разузнать
как там делишки,
кипит ли в чанах скупая знать,
читают ль книжки
те, кто при жизни не прочёл
совсем ни строчки
пусть будет нынче им горячо
читать до точки
Не знает хер мой, и я слепец,
не знаю тоже
когда наступит уже конец
противной роже,
какую брею всё по ночам,
дрожа от гнева
уже с полгода я не кончал
даже налево.
Пора купить себе проездной,
но старый пидар
Харон, взяв отпуск себе весной,
пропал из виду.
Природа тоже берет своё,
со злой издёвкой
решив продлить моё бытиё,
отводит ловко
стаканы с ядом от жадных губ,
и в печень метит,
как Прометей я зол и груб
к жене и к детям.
Стихи ложатся на чистый лист
чудным сонетом,
пред тем, как сдохнуть и рухнуть вниз,
встаю с рассветом
и нет досады и нет мольбы
в моих потугах
пусть разбивают, кто хочет лбы
я своё вбухал!
* * *
ПРЕДЧУВСТВИЕ ЗИМЫ
Утром мглистым и холодным
чёрный ворон сел на башню,
отпевая день вчерашний
хищным карканьем голодным,
озирая взором пашню
Серый сумрак пред рассветом
взял с собою сны о главном,
притворившись сонным фавном,
ускакал за ночью следом,
ловким всадником безглавым.
Холод мёртвый лез за ворот,
жал запястье крепкой хваткой
словно ножик под лопаткой
проникал под сердце холод
на тепло живое падкий.
Я молчал. Молчала осень.
Все как будто онемели.
Недуг старый в дряхлом теле
возлияний новых просит,
и ворочаюсь в постели
я без сна убитым лосем
* * *
РЕКЛАМНАЯ ИЛЛЮЗИЯ
Подъём-отбой, погоня за баблом
Теряешь время ты в маркетинге всеобщем
И вот уже читать тебе в облом,
И вот уже от пошлости не ропщешь
Сегодня снова в бой, но в бой не тот,
который Цой воспел в своих балладах
Теперь ты словно контрразведчик-крот
участвуешь в позорных клоунадах.
Ты презираешь телевизор, но тайком