чтоб успеть в объятьях слиться
и попробовать ожить.
Только быстро тают свечи,
дремлет ночь, уходит мрак.
Я замру до новой встречи,
обратившись в черный прах.
* * *
Не успеть мне забыть
долгожданные встречи,
не успеть полюбить,
и навеки сберечь их.
Эта небыль иль быль
второпях закружила
ветку странной судьбы,
что так быстро прожила.
И блестит образец
жизни громкой и тесной,
где убитый гонец
спит под мраморной песней.
Горек хлеб неземной,
и терзаются души,-
все случилось со мной:
все забыл, все нарушил.
* * *
Белая ночь полнолунных зеркал
словно причуды подводных цветов.
Я серебро в темноту опускал
там, где еще не скитался никто.
Белых судов уходил караван,
чтобы настигнуть объятья твои,
и одевались в просторный саван
Белые ночи и белые дни.
Скрыла от глаз твоих синяя тьма
танец ночной обнаженной луны,
и опускалась все ниже корма,
чувствуя властный призыв глубины.
А поутру на щеках облаков
вспыхнул букет полнокровной зарей,
пенистый след увлекал моряков
брызг золотистых веселой игрой,
было легко
* * *
В глазах твоих молитва
размешана с печалью,
и голос твой как бритва
терзает слух ночами.
Ты в пляске, столь опасной,
целуешь холод лунный,
и в тон тоске ненастной
натягиваешь струны.
Быть может ты комета,
что чудом не упала?
И я мечтаю где-то
прожить тебя сначала.
Деревья листья сбросят,
и дождь шумит невнятно,
как будто тихо просит
лететь тебя обратно.
А ты закроешь двери,
и снимешь тонкий пояс,
и я совсем поверю
в законченную повесть.
* * *
Сон глубокий мой
как овраг в лесу,
я тебя зимой
вряд ли вынесу.
И вернусь один
в суету ночей,
растоплю камин,
пожалев свечей.
Искры вспомнят все,
что забыл огонь,
снегом занесет
меня белый конь.
Вьюга кружит дом,
и картины спят,
под тяжелым льдом
ждут зимы закат.
Вот конец пути,
дальше стены в рай,
ты мне все прости,
и еще сыграй.
А я буду петь,
пока не засну,
пока сон как смерть
не затмит луну.
* * *
Вот и все. Раскрывайтесь цветы,-
разговоры не будут мешать.
Покидают несмело посты
те, кто больше не могут решать
кто есть кто. И стихает мой гимн
под овации мертвых витрин.
Тишина Не тебя ли хотел,
забывая живые шаги?
Среди чуждых страданию тел
разбивал на квадраты круги,
неизбежность приняв за отсчет
и надеясь родиться еще.
Пробуждение тянет ко дну,
кость луны рвут ночные псы.
Может то не мою вину
положили сейчас на весы?
Иль застынет удар клинком-
только мне этот крик знаком.
Теперь все обрело свой цвет -
его хватит на два глотка,
что успеют сказать ответ
всем, кто ждет в тишине звонка,
тем, кто смог среди всех невзгод
растопить в своем теле лед.
* * *
МНЕ 36
Что-то треснуло вокруг
но не в нём самом,
он почуял это потрохами не умом.
Привкус жести в амбразуре зуба,
запломбированного в детстве грубо
в обратном отсчёте на тридцать седьмом.
Как сумма двух чисел «тридцать» и «шесть»
после знака «равно»:
Я живу,
Я есть.
Но вот что отчаянно несовместимо -
в сложение разность внедрилась незримо,
и теперь приходится не просто пить или есть
нужно усваивать пользу от витамина.
И провизор в аптеке, в надежде на вирус,
рисует в моём портмоне жирный «минус».
А в колоде карт числом «четыре» на «девять»
вместо «валета» выпадает «нелюдь».
И уж тогда не важно, что вылезла шерсть,
и что время сумело свершить свою месть:
на рулетке по-прежнему число «тридцать шесть»,
И жизнь как мультфильм, где под самый конец
жалко лишь волка, а заяц подлец.
ВОСТОЧНАЯ ЛЕГЕНДА
Сверкала на солнце златая столица,
мелькали на площади сонные лица,
и только сошла с почивальни нога,
у ног господина взмолился слуга.
«О, мой господин, вы спасите меня!
Прошу вас, даруйте любого коня!
Мне Смерть на базаре рукою грозила
предчувствую, сгубит меня эта сила!»
Услышав столь странные скорые речи,
купец, сделав шаг, улыбнулся навстречу
слуге, что лежал на полу без движенья,
застыв в ожиданье любого решенья.
«Ты верный мой раб, и за службу такую,
иди, выбирай себе лошадь любую,
и больше не вздумай ходить по базару»
«О, нет! Я помчусь в дальний город Самарру!»
И, прокляв судьбу, ускакал что есть духу,
а смелый хозяин искал ту старуху.
И вот на базар господин завернул,
И Смерти в лицо с изумленьем взглянул
«Скажи, ты зачем напугала слугу,
неужто, помочь я ему не смогу?»
Смерть тихо поближе к нему наклонилась:
«Его не пугала я лишь удивилась,
увидев раба твоего на базаре
у нас с ним под вечер свиданье в Самарре»
Задумался гордый бесстрашный патриций,
и каждую ночь ему виденье сниться,
что будто, поддавшись слепому кошмару,
он скачет в отчаянье в город Самарру,
чтоб Смерть обмануть, чтоб не видеть её,
но грозно сверкает судьбы остриё!
Прошло много лет Был проездом хозяин
В Самарре. И вот, возле самых окраин
во мраке Смерть пальцем ему погрозила,
как будто прощенье за что-то просила.
Сверкает на солнце златая столица,
на площади гордо белеет гробница.
И утро восходит в сиянии новом
над жизнью волной в океане суровом
УЛЫБКА 3
И поставил я в сердце
с невеселою шуткой
балаган без актеров
на ярмарке жуткой.
Ф.Г.Лорка
ПРОЗРЕНИЕ
* * *
Сегодня мне приснился дождь
прозрачно-голубой,
он ждал, когда же ты уйдешь,
чтоб взять меня с собой.
И свет неверный за окном
мерцая, пропадал;
и было как-то все равно -
я тоже молча ждал.
Неслышным шелестом листвы
смеялся черный куст
над громким уханьем совы,
над фальшью наших чувств.
Твой лес не спал, и ждал ответ,
пронзенный тишиной.
И вздрогнул я, услышав: «Нет,
твой путь совсем иной».
И ты ушла, забыв куда,
к истории другой,
и таяла небес вода
прозрачно-голубой.
* * *
Осень.
На темных висках проседь,
в попутчики зонт, перчатки,
и бросить зарядки.
Весна.
Опьянение слаще вина,
закипает в крови цвет-дурман -
я с утра снова пьян.
Июль.
Очень поздно ложусь и встаю,
в море брошена груда огней,
и постель из камней.
Зима.
Передуманы мыслей тома,
перекроены наспех в слова,
и болит голова.
ВДВОЁМ
Пустой квартал. Забитый дом.
Ушли хозяева и гости.
Я знаю все, что будет после,
я помню, что было потом.
Трепещет тело под дождем
продрогшим от воды нарядом,
стоит со мною кто-то рядом,
и скоро вместе мы уйдем.
Уйдем по лестнице наверх,
где будем пить и веселиться,
чтоб после средь кварталов скрыться,
и разнести свой хриплый смех
по улицам пустым и гулким
А позже всхлипнет грязный вечер
из дыма закопченных труб,
и будут все топиться печи,
сжигая наш с тобою труп
в промозглом тёмном переулке
* * *
Чужие мое время гложут,
рвут друг у друга из когтей,
вползая из-под грязной кожи
питаться гнилью новостей.
Свидетель дрязг и полусплетен,
я поселюсь в норе сырой,
в больших кварталах незаметен,
лишь только вхож туда порой.
Паук с печальными глазами
совьет узор для потолка,
и будет забавляться пламя
с ночной одеждой мотылька.
С мышами буду жить бок о бок,
с луной лежать на гамаке,
среди бутылок, ржавых пробок
на старом затхлом чердаке.
Сокровища свои укрою
от глаз чужих. И лишь тогда
вечерней позднею порою
спускаться буду иногда.
* * *
Шаг за шагом, от рассветов
к темным крохотным ночам,
от вопросов и ответов
чтоб никто не замечал.
Наизусть запомнить роли,
позабыв свой сладкий звук,
и привыкнуть к тихой боли
от свиданий и разлук.
И родиться неприметно,
там где лес или река,
и прожив легко и бедно,
улететь за облака.
* * *
Заберите мое сердце,-
я болею им так долго
злым недугом иноверца
с кровью загнанного волка.
Неба черного пустыня
не спасает от проказы,
и костлявая богиня
скоро выполнит заказы.
Сколько бурь в руках клокочет,
сколько рек глаза умыли
в эти сломанные ночи
этой самой страшной были!
Где лежу я как младенец
мертворожденный и хилый
среди черных полотенец
под покровом темной силы.
Так пронзите мое сердце,
и умойтесь горькой влагой,
а доспехи иноверца
пусть сгниют над алой плахой!
* * *
Руки мои из дерева,
в шрамах, шипах и ссадинах.
Все что любил потеряно,
все что искал, не найдено.