Муж её из больницы не дождался нырнул в новые отношения. С головой. Дочке его с той женщиной сейчас столько, сколько было ей, когда осталась одна.
Ну, как одна Съехалась с мамой. Но замуж больше не вышла.
Тоска по малышу подарила идею завести собаку. На своё двадцатипятилетие привела в дом собачьего ребёнка щенка восточноевропейской овчарки. Мама радовалась, как девчонка. Чёрного, как южная ночь, увальня назвали Блэком. Сколько радости он принёс, сколько смеха! Ходили заниматься к инструктору. Такой умный, шельмец, всё понимал, команды на лету схватывал! А как с работы встречал! Всю оближет. Два года счастья прошли под флагом чёрного Блэка.
А потом раз, и всё. Банальная чумка, делали всё возможное, и не спасли.
После смерти друга Света стала коротко стричься и краситься в пепельный. «Сантиметр по черепу!» ругалась мама.
Собак больше не заводила. Кошек тоже. Слишком тяжело терять. И на ребёнка из детдома не решалась. Гены вещь упрямая.
А вот мамы не стало, и давняя идея восстала, как Феникс, из пепла. Она навязчиво клевала мозг каждый вечер, зудела, как надоедливый комар. Изучила документы, даже в Школу Приёмных Родителей записалась. Но на сорок дней на поминки приехала подруга Альбина, обозвала старой дурой. Орала истошно: «Ты понимаешь, что там все дебилы? Сироты сейчас не после войны, дети алкашей и наркош! И куда ты потом с больным или дураком?»
Сначала артачилась, ведь читала на форуме приёмных мам и о других случаях, но Алька истерила, и, выбегая курить, выбила со злости стекло в балконной двери.
И как отрезало. Света не спала ночь, пыталась представить себя с больным ребёнком на руках.
Нет. Не смогу.
Прорыдалась. И поставила точку. Но надо же кого-то любить, не одни цветы на клумбе и собак бездомных
Сегодня день не задался с утра. До психолога так и не дошла, перезвонила, извинилась. Бродила по городу, потом поехала на кладбище.
В вазочке скучали любимые конфеты. Света взяла одну и отодвинула с края стола оранжевую чашку с остывшим чаем.
Подошла к окну. На улице темнело. Осторожными рывками стала задёргивать штору. Закатный луч упал на зеркало в прихожей. Подошла вплотную к мерзкому стеклу и с пристрастием стала рассматривать отражение, будто видела впервые. Всю жизнь думала, что вполне себе ничего, ну, полноватая, конечно. А так и стрижка модная, и волосы седые каждый месяц в пепельный
Но на неё вопросительно взглянула старая серая мышь с серым лицом. А глаза какие тусклые! Выцвели совсем, вылиняли. Поблекли незабудки.
Губы уголками вниз, прямо скорбная маска. Ведь улыбаюсь же? Вот когда в последний раз? Ммммм А, когда мамины лилии на клумбе под окном расцвели! Я в окно запах услышала, прямо привет от неё!
Может, и не зря молодая мать в маршрутке место хотела уступить?
Стоп!
Зеркало бесстрастно зафиксировало, как медленно, начиная с шеи, краснеет лицо оба на! Давление! Таблетку срочно, что врач от гипертонии прописал. С давлением шутить нельзя, вон, Веру из соседнего подъезда весной похоронили до больницы не довезли, дочка осталась, Ниночка.
«Старость не радость», произнёс кто-то в голове маминым голосом.
Какая старость, мам? Мне зимой пятьдесят только!
Таблетка скользнула в пищевод. Вода из-под крана отдавала железом. Мама с портрета смотрела укоризненно, она не разрешала пить сырую воду. Сегодня можно. Чем хуже тем лучше.
Мам! Я что, правда похожа на бабушку?!
Мама с портрета тепло улыбалась. Перед зеркалом кусала губы пожилая женщина. Одинокая. Никому не нужная.
И вдруг Робко, как слабый цыплёнок, что пытается взломать яичную скорлупку, в которую закован, мелькнула мысль. Несколько секунд, и мысль, выросла, приобрела чёткую форму.
Недавно бабульки у подъезда местная полиция нравов соседской девочке кости мыли, обсуждали беременность.
Тогда цветы полола, глаз не поднимала, но всё слышала.
Ой, у Нинки-то из 13-ой квартиры брюхо видели? Рожать будет! Без мужа, само собой.
Ходил к ней какой-то патлатый с гитарой, весь в наколках, паук на шее чёрный, мерзость. А теперь давно не видать. А пузо-то растёт!
Сирота, кто первым погладит, тот и жених. Куда только потом деваются?
Её мать без мужика растила, в тонкую нитку рвалась, вот и ушла рано.
Ну да, Нинке только восемнадцать стукнуло, помните, мать с шарами в дверь еле пролезла, вторую створку открывали? А потом гроб выносили, тоже двери распахивали рядом как-то было, по весне. Теперь девка одна-одинёшенька, Верка-то детдомовская была.
Ревьмя ревёт девчонка, я видела. А как решит ребенка порешить? Вот как дитю дитё поднимать без бабушки?
Без бабушки?
Без бабушки!
Света рванулась к двери, скидывая тапки.
Бабушка! Да! Только бы успеть! Вдруг с ребёнком что сделает! Ревёт всё время, сама слышала. Пару раз в гостиную на диван ночевать уходила плач душу рвёт, стенка-то в спальне общая.
Ноги в туфли, а рука уже ключ поворачивает.
Стремительно, как в юности, через ступеньку, по лестнице вниз. Что сказать? И главное, как?
В соседний подъезд влетела через минуту, почти не запыхалась. На звонок надавила с такой силой, что кнопка запала, трель продолжала звучать, когда дверь открылась.
Тёть Свет? Что-то случилось? растрёпанная девчушка в коротких шортах и длинной оранжевой футболке шагнула назад, пропуская возбуждённую соседку.
Нина, я Я это я за тобой. Давай, знаешь давай жить вместе. У меня вон тоже мамы нет
Глаза девочки расширились, руки с обкусанными ногтями непроизвольно прикрыли уже чуть видный животик. Под шортами ноги в расчёсах от комариных укусов, вокруг шейки тоненькая, как запятая, косица
Света робко притянула Нину за плечи, та поддалась. Руки потянулись к голове, стали гладить по волосам.
Да знаю я, слышала про беременность. И его вырастим! Или её! Вместе справимся. Разреши мне быть бабушкой! Разрешишь?
Под руку попала косичка, заплетённая зеленой атласной ленточкой. Света дёрнула за кончик, распустила косу, распушила.
И меня так мама после ванны заплетала, чтоб волосы были волнистые
Нина всхлипнула в последний раз, вытерла мокрое лицо краем футболки и несмело взглянула в глаза той, рядом с которой не страшно.
***
В квартире Светланы полным ходом шла подготовка в Нининому переселению.
Однажды вечером она разбирала шкаф в маминой комнате. Достала ровной стопочкой сложенное постельное бельё и понесла его к кровати, чтоб разобрать на нужное и ненужное. И вдруг на пол спикировал тонкий голубой конвертик.
Пока он падал, глаз успел выхватить написанное особенным, печатным «библиографическим» маминым почерком слово. «Светочке». Привет от мамы? Почти полгода прошло.
Света кинула стопку пододеяльников на кровать и присела над конвертом. Сердце бухало в горле.
Двумя пальчиками взяла невесомый конверт и, стараясь не шаркать тапками, пошла на кухню. Туда, где на холодильнике стоял мамин портрет. Тяжело опустилась на стул и отвернула незаклеенный голубой язычок.
Двойной листок в клеточку. Письмо из прежней жизни.
Мама могла его написать его до больницы, когда ещё не знала, что у неё не просто воспаление лёгких
Глаза вприпрыжку побежали по строчкам.
«Светочка, девочка моя, солнышко, пишу, и плачу. Ты будешь читать это письмо, когда Ты найдёшь его, если Не могу, не хочу писать про плохое. Хоть бы дал Бог выкарабкаться.
Но если всё же читаешь прости меня, что так получилось.
Никто не думал, что так рано уйти придётся. И никто про ковид этот поганый не знал, а он такой жестокий, такой страшный. Не дай Бог, если это он.
Никак не думала, что так будет, я ж хотела тебе помочь ребёночка на ноги поставить! Прости меня, дочушка, что в первый раз, когда ты заговорила про усыновление, я тебя не поддержала. Испугалась я. Сможем ли мы чужого ребёнка так сильно полюбить. Как своего?