А мне и представлять не нужно! округлив глаза, жена остановилась посреди холла, я итак знаю, что твой организм не воспринимает гадов, да моллюсков, а херес, так он наверняка был бы вылит мне на голову. Ты же у меня горячий бываешь! А к чему, собственно, ты это клонишь? У нас с меню что-то не так?
Ты вот прибираешься, так заодно и с головы своей пыль стряхни! Данным примером, пусть и абсурдным, а точнее на фоне него, я тебе сейчас проведу краткую аналогию.
Скажи мне лучше, когда мы в Лондон уже поедем? снова игриво она состряпала дуру. Сэм только что-то хотел ей ответить серьёзное мол, мы же ведь только как полчаса назад начали разрабатывать этот план переезда, как тут же он передумал и замолчал, Сэм, вот у меня вопрос есть, и он уж давно мучает меня. Скажи, вот ты же сам когда-то здесь, в Кембридже учился, а где-то в других городах, ну, например, в Оксфорде, там тоже все такие умные, такие же все с анализами в голове. Вот скажи, почему нельзя быть проще, почему, ну, хотя бы в некоторых моментах быть проще и легче?
Всё? терпеливо и привычно выждал Сэм, я продолжу. Аналогия, значит, эта вымышленная, она точь-в-точь, как и ситуация Мистера Уайта. Сейчас поясню. Принцип подобных часов не так давно явил миру именно Мистер Гук, но это было бы не так важно, если бы Мистер Ньютон, подле которого наш студент Джон преданно ошивается, они, эти два учёных, они не то чтобы враги, назовём это явление просто сильным отсутствием научной взаимности. Мистеру Джону я несколько раз сказал, что данные часы имеют пружинный механизм, но он всё равно решил таким образом сделать подарок своему профессору. А пружинный механизм, напомню, внедрил именно Сэр Роберт Гук.
А если Ньютон узнает? Он же ведь наверняка погонит от себя этакого заботливого аспиранта?
Может оно и так, но рано или поздно он и сам где-нибудь в другом месте проколется, раз нутро его имеет такую непоколебимую склонность к подобному. Джон человек не научной стези, да и преданность у него сама видишь какая, так что лучше мы будем использовать этот проводник, нежели кто-то спонтанный. А на счёт погонит, знаешь, у меня давно уж есть одна выверенная теория: чем умнее и замороченней человек, тем меньше в нём логики, по крайней мере, логики той, что для всех остальных является нормой. А его мышление, его поступки в свою очередь, все окружающие его простые люди часто воспринимают это как бред, как галиматья, хотя спустя какой-то отрезок времени его, некогда сумасшедшие алгоритмы, они свободно живут уже в обществе в полном обиходе. Но в суете подножных дел ведь никто и не вспомнит, никто даже и не догадается, что он существует этот извечный принцип малого и большого колеса жизни.
Они не успели договорить, но понять они друг друга вполне сумели. Пришли клиенты и обернули супругов Роут в привычный их режим, а вскоре должны были ещё придти и гости, а точнее дамы на краткий, небольшой будничный вечер, чтобы провести, так сказать, в уюте ещё один зимний вечер. Ещё не темнело, но ощущение наступающей ночи уже витало призраком где-то меж хмурых деревьев и домов. Там же и шёл Джон. Невероятно воодушевлённый, он думал обо всём разом, он улыбался, и ему было настолько хорошо, что он даже ни разу не вспомнил имя Исаака Ньютона.
Дорога к дому для Мистера Ньютона была равномерной и в основном она была погружёна в сон. Не то чтобы Сэр Ньютон изначально сев в карету, тут же пал в пропасть без сновидений, которые, кстати, и в обычные дни к нему-то особо и не заглядывали, он просто вошёл в своё излюбленное состояние полудрёмы и съёжившись, он то и дело, лениво всё перемежал краткую текущую реальность со своей внутренней пустотой, в которой тлеющими волнами иногда всё же вновь оживали стайки многих незабвенных идей. Вид из окна, как ему и полагается, периодически менял свои формы и очертания, зимний ландшафт по-прежнему был дремуч и уныл, чего невозможно было сказать о извечно весёлых попутчиках. То и дело, рассыпались какие-то пошлые шутки, пестрели нелепые рассказы, да колебались какие-то вымышленные истории. Под шум дороги и морось дня, что грузно скользил вдоль чернеющих полей с рыжей пожухлой листвой у кромки леса, также шли и малость, озябшие размышления.
Вот интересно, как-то не торопливо, и даже можно сказать лениво, Сэр Ньютон пялился в оконце, ведь все, ведь абсолютно же все тайны мира и все загадки человечества, какими сложными бы они ни были, всё равно рано или поздно, все они станут явными. Их ведь все разрешают люди, и даже самые путаные тайны, рано или поздно, постигаются человеком, это словно бы какая-то игра Отца-Создателя. И главным, незримым правилом той игры являются сроки, циклы, да безбрежные реки времени. И если взять, остановиться на мгновение и окинуть взглядом мир, то на ум придёт лишь одна непоколебимая мысль: что всё, что нас окружает оно всегда было с нами. Было, есть и, вероятно, будет. Получается человек десятки, сотни, тысячи лет также и жил с этим функциональным набором природы, жил, пользовался, с поколения в поколение, называя всё познанное в быту данностью, а непознанный набор проклятьем. И вот однажды, в плотную подойдя к разгадке, человек, так или иначе, берёт и расшифровывает какой-нибудь очередной узел загадки Земли или Вселенной, сжимая тем самым общий ореол непознанной мистики.
Всё какой-то внутренний беспрерывный диалог занимал Ньютона. Мыслей было много, и разброс тем для тех бесед был велик и нескончаем, хотя снаружи, едва ли взглянув на него со стороны, можно было наблюдать лишь то, как его мало движимые черты лица, обозревая даль, тоскливо коротают часы минуты той английской свинцовой зимы. В салоне дилижанса посменно было, то тихо, то тошнотворно липко и громко от обилия земных разговоров и беспрестанных желаний всегда чем-либо закусить. Сэр Исаак Ньютон, никогда и ни в каких беседах не участвовал, а уж тем более в беседах бесполезного толка. Разумеется, время от времени некоторые соседствующие пытались вовлечь его в свою компанию, но для них, как им показалось, он был слишком уж туг, и, условно сочтя его за бревно, что не в силах вымолвить даже слово, вскоре они отстали от него. Дама, что сидела напротив, была крайне скромна и застенчива, и те два активных пассажира к ней пока особо не лезли, лишь временами как-то искоса всё же примерялись к её женскому началу. Те двое сдружились, тот что был в военном поношенном мундире и какой-то мелкий рыжеватый чиновник, им обоим непременно хотелось казаться в глазах окружения, что каждый из них птица ой какого высокого полёта. Они с умными, регулярно жующими лицами, всё создавали видимость знания дела и попеременно вели, то военные, то джентльменские разговоры, не исключая, конечно, из того перечня какие-то базарные темы с элементами хряковых приступов смеха. Их взаимная бравада, то и дело, обдавая карету совместным фонтаном шуток и крошек, также регулярно наполняя это малое пространство стойким перегаром. Изредка, они с ужасом и каким-то тихим диким юмором всё же отмечали, что их якобы учёный сосед, что он практически не шевелится, отчего их единственно правый вердикт звучал примерно так, что он обязательно или слабоумный или какой-то там больной. А после снова наступал час трапезы с как им казалось, чуть ли не светским диалогом. Ньютон, ещё в детстве овладел этой чудной способностью абстрагироваться от назойливых лиц с их извечно бурлящим объёмом бесполезности. И с тех пор в его замкнутом воображении, как-то само по себе с каждым разом всё чётче и глубже начинали прорисовываться какие-то свои, понятные только лишь маленькому Исааку новые миры и схемы интересных взглядов на многие извечные вопросы, кои хоть раз да возникали в голове каждого живущего на планете.