Да, безусловно, время, как и все планеты движется по кругу, тут Кеплер, его домыслы, конечно, он был прав, что движутся они не по кругу, а по эллипсу, в голове Ньютона, вот уже несколько лет с ряду, совершенно без всяких стеснений в любое уместное али напротив, неурочное время всплывала построенная им модель планетарного хода, в которой он также без стеснений мог пребывать сутками в качестве мыслителя и наблюдателя за воображаемым движением Солнечной системы, да, именно по эллипсу. Вся небесная механика движется по эллипсу, как и та комета. Эх, события, сказал бы Мистер Барроу мол, это только здесь, только с земной стороны они есть небесные объекты, а с другой обширной стороны это есть волны и это есть жизнь в различных циклах планетарного времени. Да, хоть со многими его идеями я и не был согласен, но на мой сегодняшний взгляд на движение небесных объектов он наверняка бы сказал гениально! Добрый, талантливый Барроу. Да, он бы сейчас обязательно провёл бы свой анализ, он высчитал бы даже в чём причина всех былых и грядущих бед. Он же ведь, как и Кеплер, связывал с события с расчётами и числами, он же ведь считал, что все события схожи по своей форме, что все они рано или поздно возвращаются на круги своя, пусть и немного в другом обличии. Наш мир невероятно загадочен, о, сколько же в нём тайн!? А сколько тайн и вовсе не прикрытых, сколько же их лежит на поверхности? Ведь многие из них на самом деле таятся совсем уж в чём-то простом и обыкновенном. Но вот возникает вопрос неискоренимый: До каких пределов, он всё-таки обозначен, этот наш мир? Он же ведь одновременно, и реален, и воображаем, и движим, и осязаем. Он, и дует, и летит всё куда-то, он горит и стрекочет, бьёт, слоится и рассыпается в труху, а снова родится и всё это лишь результат воздействия четырёх стихий и воли Творца. Вот он наш мир он прямо под ногами, он буквально во всём, но отчего-то никто, никто этого не желает замечать. А почему так? Почему люди не отмечают хотя бы даже свой ежедневный миг, не говоря уже всех шажочках мира, почему он им неинтересен, отчего же никто не отмечает сам процесс жизни, как нечто неизведанное? Неужто только мне одному важны все эти мелочи нашего мира, неужто я один регулярно задаюсь этим вопросам: Почему именно так, а не иначе? Мне снова не хочется жить. Я не понимаю эту жизнь. Я говорю с миром, с миром людей, а он меня не понимает, он где-то вдали от меня, он где-то очень далёк и непонятен. Эх, разгадать бы этот мир. А ведь когда-то я писал стихи. Да, стихи
Слышь! Эй, дружище, торопливо и как-то небрежно пробасил, прям на ухо Ньютону сосед в потёртом военном мундире, я тебе говорю! Слышь! Эй, философ! принялся он теребить его руку.
Он не философ. Сэр Ньютон профессор математики! тактично, вежливо, даже как-то горделиво вставил новый худощавый пассажир, сидевший вместо недавно сошедшего чиновника.
Ну, я и говорю! Эй, профессор! продолжал он его теребить, при этом военный всё это время суетливо не переставал поглядывать в окно.
Карета стояла на какой-то мелкой станции, где, как правило, кучера поправляли лошадей, давали им немного овса или вовсе сменяли на других, а пассажиры тем временем, имели непродолжительную возможность выйти из салона и немножко размяться и оправиться перед большой дорогой. Военный, на вид он был лет сорока, имел редкие усы в растопырку и мелкие глазёнки, что всю дорогу, то и дело, беспрестанно бегали повсюду. Диапазон его поддатых шуток интенсивно колебался где-то между остроумной пошлостью, как это ему казалось, и гневливыми выкриками в адрес кучера, который якобы специально едет и собирает все ухабы по пути. В обычной жизни, когда всё идёт своим чередом, глаза этого военного пассажира особо никогда не блестели, до тех пор пока на горизонте случайным образом не явиться какая-нибудь выгода, или же пока не затрубит призыв к бою, пусть зачастую и пьяно-бытового характера, что, как правило, частенько вовлекал в свои объятия всех неуёмных и отставных. Но был ещё один важный пункт у Штаб сержанта, ввиду которого не менее активно происходило возгорание его бравады и, конечно же, таковой причиной являлся женский пол.
Слышь, студент, постукивал он слегка его тыльным кулаком по тощей ноге, слышь, а профессор твой чего немой что ли? Или это, того?
Нет. Не знаю. Извините Сэр, отрывисто, почти с истерикой насупился студент.
Да погоди ты, погоди, слышь, военный, озираясь по сторонам, всё следил за тем, чтобы четвёртый их попутчик, а точнее скромная и застенчивая попутчица внезапно не вернулась, слышь, мне короче надо с твоим профессором местами поменяться. Чего ты смотришь на меня, как палач на отсутствие приговора? Ну, чтоб сесть в аккурат напротив красавицы этой, ну, соображаешь, понимаешь? шёпотом басил он.
Он не мой преподаватель. У меня несколько иной факультет. Я просто знаю, что он является профессором Тринити-колледжа. И всё.
Слышь ты, факультет долговязый! Не умничай! Давай ты мне подмогнёшь, а я тебе взамен мудрости мальца подброшу. Давай? Короче, она придёт скоро, вон кучер уже зад свой мостит на ящик. Толкни там философа своего, пусть пересядет, а я её тут за пару часов обработаю, а там глядишь, к вечеру до города доберёмся, а там и ночлег в таверне. Она до кудыва едет? До конечной? Знаешь? Нет?
Нет, не знаю. Он это, он не философ, в очередной раз, глядя в сторону вояки, студент, наконец, понял, что объяснять здесь что-либо попросту бесполезно, это вряд ли выйдет. Мистер, давайте вы на моё место присаживайтесь. А она придёт и сядет на ваше, и вы как раз, окажетесь там, где надо, напротив неё, он сменил научную речь на забытый школьный сленг и включил смекалку, наивно полагая, что тем самым заслужит какое-то поощрение.
Студент вышел на улицу, и стоя на обеденном ветру, он в очередной раз лениво потянулся, воображая свой скорый приезд, вкусный домашний ужин и уютное тепло родительского дома. На маленьком уездном пятачке с пятью-шестью домами работала кузница, уличная едальня, также имелась вытянутая роща с небольшим загоном подле для выгула молодыми жеребят. Зимние просторы волнистого мелкосопочника были наполнены умеренным, вольным английским ветром, пейзаж был сер и влажен, хоть солнечные лучи изредка и выглядывало из-за плотного обилия туч. Происки ветра, игриво кружась, то и дело, доносили до проезжих ноздрей различные вкусные запахи теста, мяса, идущие из стоящих немного в стороне кухонных построек. Студент голодно облизнулся, ещё раз потянулся и несколько раскованно подошёл к кучеру, который сидел и уткнувшись наскоро там что-то ел.
Любезный, а к вечеру то до города доберёмся?
Затемно должны поспеть, добродушный и неотёсанный Пол сурово, а впрочем, как и всегда ответил пацану. Пол подобных студентов неприязненно журил мол, ни ума, ни умений, а прыти хоть отбавляй, должны доехать. А иначе тем, кто ещё дальше едет, им придётся туго с ночлегом. А я обещал. Я поручился, уже едва ли слышно бормотал он, активно шевеля щетиной в тряпичном кульке с едой. А ветер, с каждым новым порывом услужливо продолжал будоражить студента и всё больше погружать его в мечты. Он стоял у кареты и вдумчиво с улыбкой предвкушал близкую реализацию всех своих ранее намеченных планов, первоначально связанных, естественно же, с гульбой, девицами и обязательной болтовнёй со старыми друзьями.
Садитесь уже, отправляемся, проворчал Пол, усаживаясь поудобнее.
Он, было, только хотел возмутиться мол, экипаж ещё не в полном сборе, лишь нервно поднял руку, как тут же жест его бесполезно завис на ветру. К карете из-за угла направлялась девушка, а может быть даже и женщина, на вид ей было лет двадцать. Она, как и Мистер Ньютон, за всю дорогу ровным счётом не обронила ни слова. С виду она не имела какой-либо принадлежности к высокообразованным прослойкам, но также и низости в ней не наблюдалось. Она иногда кротко поглядывала в окно, изредка обращала свой взор в салон, но по сути, черт её лица, каких-либо тонкостей под полями старенькой шляпки и под краями тёмно-зелёного палантина было не разглядеть. Одним словом, совсем не зря так вышло, что её место изначально оказалось напротив точно такого же молчуна, но на сей раз у дверцы с наглым видом стоял студент и вовсе не собирался влезать в карету первым. Он лишь иногда одним глазком украдкой заглядывал в салон, дабы лишний раз поймать расположение соседа. Подойдя к порогу, эта хрупкая скромная Мисс, едва ли хотела вежливо напомнить об очерёдности мест, о правилах перекладных билетов, которым молодой человек и обладал, что его проезд начат не с Кембриджа, но взглянув и заприметив этот весьма неумный мужской задел, она тут же поняла, что лезть первым этот наивный юнец не станет.