Пришел в себя снова от вспышки боли в позвоночнике, отдававшей колоколом в голову. Открываю уже привычно правый глаз и не могу. Чувствую шероховатую поверхность бинта, намазанного чем-то холодным и жирным. Колодок нет. И солнца нет. Судя по эху пещера или большой подвал.
Лежи и не шевелись. Будем тебя лечить, а потом посмотрим, что с тобой дальше делать.
Это было по-русски. Но ответить я не могу. Вся голова замотана. Ощущение, как будто все тело обложено кусками холодного мяса и обмотано простыней. Шевелиться не могу, хоть и пробую. Снова улетаю в небытие.
Сколько времени прошло с момента моего последнего пробуждения не знаю. Но то, что мне лучше, знаю точно. У меня есть ноги. Я их чувствую. И они болят. Очень сильно болят, а значит, они есть. То же самое я чувствовал четыре года назад, в первые месяцы тренировок с учителем, когда в конце каждой тренировки не мог даже шевельнуться.
Повязок на глазах уже не было. Открывая глаза, почувствовал резкую, как вспышка, боль. Как будто разорвал по живому веки. Белый потолок, стены из камня. Непонятный флаг, висящий на стене. В голове при попытке движения взрыв острой боли. Где я? Точно не в СССР. Китаец. Человек, говорящий по-русски, бородатый мужик с крючковатым носом в белой рубахе, шароварах и смешной грязно-серой шапке
Неужели Афганистан? Говорил же тот террорист в самолете про Афганистан. «Уже мертвый террорист», злорадно подумал я. «Ох, и влетит мне от папы», запоздалая мысль. И ни одной о том, что недавно убил трех человек. Вообще. Не люди это. Так и буду дальше думать.
В дверь вошел мужчина, даже, скорее, дед. Но дед громадный. Как дуб. И идет, как будто переваливается с одного толстого корня на другой. Серая шапка волос, седая борода. Черные глаза как угли. Одет в белую рубаху, шаровары заправлены в сапоги. Взгляд деда уперся в меня. Аж до часотки захотелось спрятаться все равно куда. Взгляд этого деда как будто разорвал какую-то внутреннюю преграду.
«Не хочу! кричало все внутри меня. И вообще хочу домой!»
Холодный и жесткий взгляд как будто прорывал давно копившуюся плотину отчаяния и страха. Связки выдали непонятный звук. То ли хрип, то ли писк. Губы от этого разлепились. Во рту появился соленый вкус крови. Я его почувствовал, и вал, захлестывающий сознание, остановился. Так со мной всегда бывало и раньше. Жалеешь себя, бедного, жалеешь, а чуть кровь почувствовал как чистой и ледяной водой окатывает. Только своя кровь. Чужая так не действует.
Попытался облизать губы. Фу! Губ нет. Одна сплошная корка. А дед все наблюдает. Ни один мускул не шевельнется. Как маска. Я читал, что в Японии, Китае и даже в Венеции делали маски из человеческих лиц, так что отлепить их без желания носящего человека невозможно.
О чем я думаю
Вставай, смердишь сильно, сказал дед.
«Как же вставать? подумал я. Шевельнуться не могу».
Попробовать подтянуть колено. А-а-а Все тот же скрипучий хрип известил меня, что делать этого не стоит. Закрыл глаза. Шиплю. Пошипеть не удалось. Меня ухватил острыми клыками большой экскаватор и поволок куда-то. От резкого рывка в голове заревела сирена, но быстро замолкла. Потому что сознания нет сирены нет. Сколько меня тащил этот дикий дуб-экскаватор, я узнал потом, но очнулся от того, что захлебывался ледяной водой, а зубы стучали от озноба, который пробирал все тело. Зубы стучали везде. В голове, в животе, в ногах
Удалось сфокусировать взгляд. Устроился так, чтобы вода не заливалась в рот, а обтекала лицо и толкала в затылок. От этого ощущения стало лучше и моему сплошному синяку голове. Так бы лежал и лежал, а потом заснул и уже бы не просыпался. Махом решил бы проблему. Перестало бы все болеть. Очень хотелось спать. Глаза стали самопроизвольно закрываться. И тут снова дикий дуб-экскаватор ухватил меня за плечи и выкинул на галечный пятак.
Прошло пять, десять или тридцать минут, и я потихоньку начал приходить в себя. Правый глаз открылся. Левый открывался, но щелочкой и слезился так, что я все равно ничего не видел. Чуть огляделся. Горная речка. Серо-белые валуны. С одной стороны скала, уходящая вверх так, что не видно, где она переходит в плато. Альпинисты бы невзлюбили эту скалу. Отрицательный угол метров до ста, а может быть, и больше. Я лежал на покатом берегу, покрытом слоем пыли, с крапинками коричнево-серых кустов. Белая пыль была везде. На растениях, камнях, скале, и даже вода была какого-то мутного белого цвета.
Ощущение постепенного возвращения к реальности накатило холодной волной. Ныло все. Но я точно мог двигать всеми конечностями, и, похоже, кроме ребер у меня ничего не было сломано. Ребра я и раньше ломал, когда дважды падал с тарзанки. Ощущения были похожие. Глубоко вздохнуть не могу. Дышу короткими вздохами. Чувствую, что на мне ничего нет. Вообще ничего. Я посмотрел на деда-дуба. Да, монументальный человек. Квадратный. Ростом, наверное, под два метра. Громадные покатые плечи, руки как мои бедра с маленькими пальчиками на широченной ладони. Почувствовав мой взгляд на себе, он плавно сместил туловище и, точно рентгеном, осмотрел меня.
Кивнул, как будто своим мыслям, мотнул головой. Рассматривать этот жест можно было только в одном варианте. Идти за ним. Поднявшись и утвердившись в вертикальном положении, я понял, что все возможно, если сильно бояться. А я по какой-то абсолютно непонятной причине боялся. Боялся этих серо-белых скал. Этой холодной белой воды в горной речке. Деда-дуба с серой шапкой волос на голове, седой бородой и глазами-льдинами, что просвечивали меня насквозь. А еще больше я боялся понять, что это не сон.
Для себя я решил, что буду считать все это сном, а потом, когда захочу, раз и проснусь. На вопрос, почему я до сих пор не проснулся, у меня ответа не было, и я не стал продолжать эту мысль.
«Когда надо будет, проснусь. И все, точка», решил я для себя снова. Так говорил Петрович, мой учитель, когда не хотел говорить или обсуждать что-либо дальше.
«Как же я, голый-то пойду?» промелькнула мысль.
Но пошел. Идти за фигурой деда-дуба пришлось далеко. Однако то ли молодой организм не мог долго находиться в состоянии «болен», то ли меня все же подлечили, но чем дольше я шел, тем легче мне становилось. Шли километров пять. Странная мысль пришла по ходу ковыляния босиком по грунтовой дороге: я подумал, что нелегко было меня нести на руках к речке деду-дубу.
Наконец, из-за поворота стали слышны звуки селения, и я увидел, куда попал. Начало долины в окружении горных массивов со сверкающими снежными верхушками вызывало если не восхищение, то уважение к древним громадам, которые видели еще самого Александра Македонского.
«Почему Македонского? спросил я себя и сам же ответил: Потому что это точно Афганистан», и чуть не взвыл. Проснулся.
3.
Горное селение было большим. Одно- и двухэтажные дома вполне обычного вида. Блюдца спутниковых антенн и оконные кондиционеры. Бросался в глаза двухэтажный дом с плоской крышей и примыкающим к нему минаретом. Огороженый высокой стеной из дикого камня с гладкой и практически без зазоров кладкой. Это было самое большое строение в селении.
Дед-дуб скрылся в проеме кованой калитки, и я не стал дожидаться особого приглашения, вошел тоже. Ого-го, аж выдохнул! Мощенный мраморными плитами внутренний двор, несколько фонтанов, расположенных каскадом, зелень. Где-то далеко, в глубине дворовых построек, гудел электрогенератор. И было пусто. Ни единой души. Нет, кто-то все же был. Скрипнула дверь метрах в двадцати от места, где я стоял, и на порожек вышел мальчишка, судя по одежде, а она была, по моим последующим наблюдениям, вся одинаковая. Мужчины носили длинные белые или бело-серые рубахи поверх штанов более темного цвета. Штаны были заправлены либо в сапоги, либо в берцы.