4. В землянке, занесенной снегом
Пробежав на лыжах верст пять, Лбов остановился. Он вытер рукавицей взмокший лоб и сел на сваленное и заметенное снегом дерево. Было почти совсем темно, снег стал матовым, а деревья слились в одну крепкую, черную тень. Лбов посмотрел на сумку, хотел открыть ее, но сумка была заперта, он вынул нож, собираясь ее надрезать, но раздумал, потому что в темноте можно было выронить что-либо или растерять ее содержимое потом по дороге.
«Здорово, подумал он и вынул из кармана револьвер, захваченный у убитого стражника. Смит, решил он, ну и то ладно, пригодится». Он повернул несколько раз барабан, положил револьвер обратно, встал на лыжи и поехал дальше. В темноте ветки хлестали по лицу, и голову часто обсыпало мелкой снежной пылью, падающей со встряхиваемых кустов.
Часа через полтора он добрался до такой гущи, что огонек землянки вынырнул вдруг только перед самыми глазами.
Стольников был дома, он выскочил на двор и крикнул удивленно:
Сашка! Откуда тебя в этакое время? Я думал, ты в Мотовилихе заночуешь.
Было дело, коротко ответил Лбов и, подходя к сеням, спросил: А у нас кто еще?
Двое из наших: Степан Бекмяшев и потом еще один Федор.
Что за Федор? с удивлением спросил Лбов и наморщил лоб. Он был осторожен и не любил, когда к нему приходили новые незнакомые люди.
Свой человек, заходи скорей, узнаешь.
Лбов вошел, не здороваясь сел на лавку и, показывая пальцем на нового человека, спросил прямо у Степана:
Он кто?
Из питерской боевой организации, не менее прямо ответил Степан. Да ты не думай ничего, шальная голова, мы ручаемся.
Я не думаю, проговорил Лбов и, повернувшись к Федору, сказал коротко: Ну, говори!
Питерский товарищ с любопытством посмотрел на Лбова.
К тебе скоро приедут еще четыре человека.
Зачем они мне? И Лбов мотнул головой.
Как зачем, вместе лучше! У вас будет тогда настоящая боевая группа
Группа повторил Лбов и задумался, точно само это слово внушало ему некоторое подозрение. Как ты сказал боевая группа? А кто в ней будет?
Два анархиста, один эсер и один социал-демократ.
Я не про то спрашиваю, я спрашиваю: ребята надежные?
Посмотришь, увидишь. Как у тебя насчет оружия?
Плохо, ответил вместо Лбова Стольников, револьверов много, по Мотовилихе обыски повальные, ребята все сюда направляют на сохранение, а винтовок всего одна.
Привезут, сказал Федор, нужны только деньги. Ты достань денег.
Лбов с минуту подумал, потом поднял сумку, раскрыл нож и провел им по коже. Целая пачка писем вывалилась на стол. Распечатали. Денег было около 1000 рублей. 300 Лбов тут же отдал Федору, 300 оставил себе, а остальные передал Степану.
Это вам пока на подпольную, добавил он, будет с вас, ведь вам все равно на разговоры.
Как на разговоры? и Федор удивленно переглянулся со Стольниковым и Степаном.
А так, на разговоры, повторил Лбов. Я понимаю, оружие покупать, бомбы; ты скажи, чтобы больше бомб привозили, беда как люблю бомбы, на это я понимаю, а что зря языками трепаться Да скажи, чтобы к маузеру мне патронов привезли, добавил он, опять срываясь на прежнюю мысль, побольше патронов, мне очень нужны хорошие патроны. Потом он промолчал и, точно принимая окончательно какое-то решение, добавил: И хорошие ребята тоже нужны. Только такие, которым бы на все наплевать.
Как наплевать? не понял его Федор.
А так, в смысле жизни.
Вскипятили чай, а за чаем много говорили. Лбов оживился, его темные глубокие глаза заблестели, и, крепко сжимая руку петербургского товарища, он сказал:
Так пусть приезжают, пусть обязательно приезжают, мы тогда такое, такое устроим, что они дрожать будут, собаки.
Потом сел на лавку и спросил:
У тебя книжки с собой нет?
Есть, и Федор подал ему. На, читай пока.
Я не могу сам, резко ответил Лбов и с досадой сжал губы. Учиться не у кого было, добавил он зло. Он не любил, когда ему приходилось вспоминать о своей безграмотности. Это было его больное место.
Я прочитаю, давай слушай, ребята! и Степан взял книгу.
Огонек лампы тускло дрожал в задавленной лесом, в заметенной снегом землянке. И три бородатых человека молча слушали четвертого, и из маленькой затрепанной книжки выпадали горячие готовые слова, выбегали горячими ручейками расплавленных строчек и жгли наморщенные лбы пропащих голов.
Читай, читай, изредка говорил Лбов, когда Степан останавливался, чтобы передохнуть, начинай опять с прежней строчки.
«теперешнее правительство само порождает людей, которые в силу необходимости должны переступать закон. И правительство, с неслыханной жестокостью, плетьми и нагайками пытается взнуздать этих людей, и тем самым еще больше ожесточает их и заставляет их решиться: или погибнуть, или попытаться разбить существующий строй».
Это про нас, перебил Лбов, это написано как раз про нас, которые жили, работали и которым некуда теперь идти. Для которых все дороги, кроме как в тюрьму, заперты до тех пор, пока будут эти самые тюрьмы. Давеча вот ты читал что-то насчет цены
Ценности, поправил Федор.
Насчет ценности. Это лишнее. А вот про это, про что ты читал, писать надо. И потом, достань мне, милый друг, где-нибудь книжку, в которой написано, как самому делать бомбы.
Хорошо, я пришлю, сказал питерец и с удивлением посмотрел на Лбова: сколько в нем энергии, неорганизованной воли и ненависти. И питерский товарищ подумал, что хорошо бы частицу этой глубокой, сырой ненависти вселить в умы рабочих столицы: тех, которые, сдавленные жандармскими аксельбантами, после проигранного восстания начинают опускать головы и падать духом
Они долго еще говорили.
В эту снежную, темную ночь долго трепыхался огонек в маленьком окошке лесной землянки, и в эту ночь выросла из сугробов заброшенная землянка, выросла и бросила вызов городу, застывшему над берегом Камы.
Но город усмехнулся в ответ сотнями огней. Был он закован в каменные стены, был он богат белым серебром винтовочных пуль и красной медью казачьих шашек.
Усмехнулся и не принял вызова город.
5. Странное появление жидовки
С первым пароходом шестеро рабочих Сормовского завода, приговоренных к смертной казни, бежали из Нижнего Новгорода в Мотовилиху. Несколько дней они трепались с гармошкой без дела по улицам, был их коновод Митька Карпов голосист, и черный чуб выбивался из заломленного картуза.
Однажды вечером, когда всей гурьбой они шатались по улицам, с ними встретился конно-казачий патруль и потребовал предъявления документов. И ловко закинулась гармошка за спину, и быстро вынырнули из глубины карманов револьверы, и громко ахнули шесть выстрелов в гущу казачьего патруля.
Наклонился на бок стражник Ингулов и, падая, выстрелил и прошиб шею Митьке Карпову, которого подхватили товарищи и под выстрелами унесли прочь.
Стой! крикнул около одной из хат Симка-сормовец. Они нагонят нас, давай стучись в эти ворота. Тут свой человек живет.
Калитку отперла хозяйка, и все шесть ввалились в сени.
Дома хозяин?
Нету! Нету! испуганно заговорила хозяйка. Да куда же вы идете, у меня там чужой человек сидит.
Стой, стой, ребята Кто это чужой человек?
Еврейка какая-то, попросилась переночевать.
На улице послышался топот и, тяжело дыша, громыхая шашками, пробежали мимо городовые.
Вот те и ядрена мамаша, почесывая голову, проговорил Симка, а что ж теперь делать-то, и на какой черт впустила ее? Ну все равно теперь на улицу не выйдешь, леший с ней, с бабой.
Митьку ввели в хату. Черная женщина лет тридцати пяти с распущенными волосами испуганно вскочила с лавки, когда увидела перед собой шестерых незнакомых человек и кровь, расплывавшуюся по шее и лицу одного из них.
Откуда это? спросила она, запахивая распахнутый ворот кофточки.