Вы пишете книгу?
Да.
Это вы сами написали мой букварь?
Нет.
Так вы его купили?
Да.
Наверное, полтину отдали.
Нет, всего двадцать пять копеек.
Опять тишина. Закуриваю.
А правда, что серой можно отравиться?
Можно. А что?
Не понимаю, куда он клонит.
Потому что были спички, и когда солдаты шли на маневры
Это отголосок услышанного много лет назад, почти изгладившегося из памяти рассказа отца о разновидностях спичек Когда отец был еще холост и служил в армии, в суп попала сера солдаты отравились.
Дальше непонятно: Стефан говорит сонным голосом, все менее разборчиво, и засыпает.
Как горячо я желал в детстве увидеть своего ангела-хранителя! Делал вид, что сплю, а потом внезапно открывал глаза. Неудивительно, что он прятался. Совсем как в Саксонском саду[6]: вроде никто не охраняет, а выбежишь за мячом на газон тут же появляется сторож, пальцем грозит. Мне было неприятно это созвучие: «ангел-хранитель» и «охрана».
Пятый день
Дудук хвалит Стефана: трудолюбив. Я зашел в мастерскую пилит. Сил моих нет на это смотреть: доска ездит туда-сюда, пила тупая, прыгает, того и гляди руку поранит. Но я молчу. Какой смысл советовать быть поосторожнее? И так ведь непрестанно: «Не выходи босиком во двор», «Не пей сырой воды», «Тебе не холодно?», «Живот не болит?». Вот это-то и делает наших детей эгоистами, развращает их и оглупляет.
Из мастерской Стефан вернулся в шесть.
Не хочет ехать в воскресенье в Тернополь.
Зачем? Неделя прошла и снова ехать? А пан Валентий тоже с нами поедет? Мы там долго будем?
Не хочет писать брату письмо.
Я же его увижу.
А вдруг дома не застанешь?
Ну ладно, давайте.
С чего начнешь письмо?
Слава Иисусу.
А дальше?
Почем я знаю?
Напишешь, что хворал?
Нет!
Я еле удержался от ехидного вопроса: «Ну а про пирожки с повидлом и зельц?»
Письмо короткое: я работаю в столярной мастерской, работа мне нравится, пан доктор учит меня читать и считать, можешь за меня не беспокоиться.
Как подпишешь?
Стефан Загродник.
А может, напишешь: «Обнимаю тебя»?
Не-е, не надо.
Почему?
Шепотом:
Я стесняюсь.
Предлагаю ему:
Сам перепишешь начисто или сначала я, а потом уже ты с моего листка?
Даю бумагу и конверт. Два раза начинал не вышло. Столько бумаги перепортил. Ладно, завтра перепишет с моего листка.
Полтора часа без перерыва решали задачки по арифметике.
Хватит, может?
Нет, до конца страницы.
Кто знает, не является ли задачник лучшим пособием для упражнений в чтении? Задачки, загадки, шарады, шуточные вопросы: ребенок не только должен он хочет понять. А впрочем, не знаю, может, и нежелательно такое раздвоение внимания. Во всяком случае, на сегодняшнем уроке задачки вытеснили и заменили чтение.
Вы сколько папирос курите небось штук пятьдесят?
Нет, двадцать.
Курить вредно; один мальчик подул на бумагу, и бумага стала вся желтая. Когда в папиросе вата, она дым задерживает.
А ты уже когда-нибудь курил?
Почему бы и нет?
В приюте?
Нет, когда с братом жил.
А где брал?
Ну если на столе лежали или на шкафу А у вас голова кружится?
Пожалуй, немного кружится.
И у меня кружилась Я не хочу привыкать курить.
Пауза.
Правда, что, когда будет тепло, поедем на лошадях?
Для него это важно он помнит обещание.
Лучше, чтобы нам не пришлось ехать, лучше остаться на месте.
Нет, я думал в Тернополь.
Лошади боятся автомобилей.
Ну и что, коли понесет немного
А если на дыбы встанет?
Я рассказываю, как под Ломжей лошадь едва не свалилась в глубокий овраг.
Стефан ложится спать. Я завожу часы.
А правда, что есть часы, которые заводятся туда-сюда?
Показываю, что мои часы тоже заводятся «туда-сюда».
Принимаюсь писать надо привести в порядок свои заметки.
Пан доктор, я взял новое перо то бумагу царапало.
Быстро испортилось, потому что ты чиркал им по столу, кончик затупился о дерево.
Только сейчас, мимоходом, я указал ему на оплошность. Не раз убеждался, что такие замечания куда эффективнее.
Тишина
А почему вы столько листков порвали?
Объясняю, что такое записи на скорую руку, как их потом обрабатываю.
Например, я записал о больном: кашель, температура. А потом, когда появится время, опишу все подробно.
Моя мама кашляла, плевала кровью; был цирюльник, сказал ничего не поделаешь. А потом мама ходила в больницу, пока не умерла.
(Вздох, потом зевок. Вздох это подражание: принято вздыхать, вспоминая об умерших.)
Шестой день
Наскоро выпив чаю, он побежал в мастерскую. В обед мелькнул на мгновение вернулся в шесть.
Я начал очень интересный эксперимент: смотрю по часам, сколько секунд он читает рассказ, отмечаю, сколько сделал ошибок; исправляю не во время чтения, а после. Стефан читает дважды: первый раз четыре минуты тридцать пять секунд и восемь ошибок, второй раз три минуты пятьдесят секунд и всего шесть ошибок.
Ссора из-за лошади. Мы играем в шашки. В приюте были мальчики, которые хорошо играли, но с ним не хотели: «Кто ж со мной будет, коли я не умею?» Однако Стефан набрался от них манер завзятого игрока: перед тем как сделать ход, перебирает в воздухе пальцами, потом, словно ястреб, кидается на шашку противника, причмокивает, небрежно толкает ее ногтем, пренебрежительно выпячивает губы, корчит презрительные мины. Такие ужимки и у хорошего игрока неприятны, что уж говорить о плохом (иной раз, чтобы подбодрить Стефана, я сам предлагаю ничью).
Играем. И вдруг:
Пожалуйста, поезжайте завтра поездом, а мы с Валентием верхом.
Глупенький, ты что же думаешь, лошади у нас для того, чтобы кататься? А впрочем, можешь попросить полковника.
А он даст?
Фигу даст.
Ладно, ходите.
Говорит раздраженно. Начинает жульничать, решив любой ценой выиграть отомстить.
Э-э, куда вы пошли Ну давайте же скорее Ишь какой вы умный
Я делаю вид, что не обращаю внимания, но играю сосредоточенно, чтобы, несмотря на его жульничество, выиграть и наказать его.
Вот увидите проиграете.
Это ты проиграешь, потому что играешь нечестно, говорю я спокойно, но твердо.
Если подчиниться воле ребенка, само собой возникнет неуважение. Надо отстаивать свой авторитет поступками, без нравоучений.
Доска почти пустая. Я наношу Стефану чувствительный удар: он теряет дамку.
Не умею я дамками играть, говорит он, смирившись.
Ты и недамками пока не умеешь, но обязательно научишься.
Когда я мыл руки, он поливал мне из кружки, подал полотенце, сказал, чтобы я пил чай, а то остынет. Не произнеся ни слова, я продемонстрировал свою обиду, а он очень деликатно извинился за недобрые чувства в мой адрес.
В этом конфликте из-за лошади, кроме гнева, ощущалось еще и неуважение. Откуда оно взялось, где его источник? Быть может, в моем: что ты хочешь считать? читать? писать? Может, это его раздражает. Дети любят, когда их слегка принуждают: легче бороться с внутренним сопротивлением, экономятся усилия не нужно выбирать.
Принятие решения изнурительный труд, добровольный отказ при повышенной ответственности за результат. Требование обязывает только внешне, свободный выбор внутренне. Тот, кто предоставляет ребенку право решать, или глуп и не разбирается, или ленив и не хочет.
Откуда это еще совсем легкое облачко пренебрежения? Я даю ему баранки, сам ем черный хлеб. Уже дважды он уговаривал меня взять баранок, но себе выбрал те, что получше, румяные: никто его не учил лицемерию этих крошечных светских жертв, которые призваны продемонстрировать готовность к настоящим, большим жертвам.
Эта мелочь, пустяк, который я назвал ссорой из-за лошади, свидетельство того, что я добился своей цели: мальчик осмелел, теперь я могу исподволь начать его воспитывать. Собираю материал для такого разговора
Вечером я осматриваю его грязную рубашку: разумеется, вошь.
Что там? (В голосе беспокойство.)
Вошь.
Это потому, что в приюте простыни не меняли. Одеяла такие грязные!