Сыскного управления при Моршанском обер-полицмейстерстве, подсказал полицмейстер.
Именно. Хотя не приставом, а исполняющим обязанности пристава. Все-таки надобен хоть какой-то испытательный срок, Муханов постучал по газете пальцем. И орчука его
Михайло Бурдюкова, настала пора подсказывать и Меркулову.
Именно, вновь согласился обер-полицмейстер, его личным помощником по четырнадцатому чину. И проследи, чтобы и на Витольда Львовича, и на Михайла этого одежду хорошую справили. Чтобы понятно было, к какому они ведомству приставлены.
Будет исполнено, Ваше превосходительство.
Вот и ладно. А ты, Витольд Львович, что узнаешь сразу ко мне. И привыкай, у тебя должность особенная, могу и средь ночи с мягких перин выдернуть.
Не приучен к мягким перинам, Ваше превосходительство, повеселел к концу разговора Меркулов. Он тут же спохватился, взял себя в руки и закончил: Чуть что, прибуду в самый краткий срок.
Ну вот, вроде и договорились. Еще одно, Витольд Львович: ты хоть и у меня в подчинении, однако ж полную защиту я тебе дать не могу. А у тебя теперь недоброхотов вдоволь будет. Семья Дашковых достаточно влиятельна, любому кровь попортить смогут. Поэтому старайся лишний раз особо не выпячиваться. Понимаешь, о чем я?
Меркулов торопливо кивнул.
Ну вот и ладно. Константин Никифорович, проводи молодого человека, а потом возвращайся. Еще об ограблении потолковать надо.
Полицмейстер кивнул и отошел от двери, приглашая Меркулова пройти первым. Витольд Львович, довольный как дворник, получивший на чай полугривенник, вместо вполне справедливого наказания обретший неожиданный презент, шагнул вперед, в новую жизнь.
Глава 3, где Мих едет в Захожую слободу и видит много диковинного люду
Мих повернулся на пятках, пузо втянул и опять не смог скрыть своей радостной улыбки. Вот ведь как бывает: вчера был он Мих орчук с Никольской, а теперь вон оно что: «Ваше благородие, Михайло Терентьич». Скажешь кому не поверят, однако ж правда. И мундир ему выдали, подумать только, самый настоящий мундир! Даром что ношеный, с какого-то большого обрюзглого человека на животе мешком висит, даже ремень не особо помогает, в плечах узок до неприличия, руку повернуть тесно, да все ж мундир. Обуви, правда, не нашлось сказал портной, что такого размеру у них сроду ни сапогов, ни штиблетов не было. А Витольд Львович, широкая душа, из выделенного ему полицмейстером авансу заказал. Не иначе как на следующей неделе обзаведется Мих и обувкой. Эх, подумать только!
Сначала все опасался. Думал, насмехаются над ним господа, юродствуют. В своей жизни орчук ко многому привык, потому и не злобствовал особо. Это у людей особенность такая очень они не любят тех, кто непохож на них. Что славийцы и дрежинцы православные, что католической ветви транкльванийцы. Да и как тут поверишь, что всерьез говорят? Коллежский регистратор хоть и самая что ни на есть низкая ступенька, однако ж классный чин. На него первого встречного-поперечного не берут. Нужно заведение учебное заканчивать или, на худой конец, экзамен в программе уездного училища сдавать. А Миха раз и без всяких предисловий взяли. А это, на минуточку, первый орчук на государственной службе.
Михайло, ну, будет любоваться! окрикнул его Меркулов.
Орчук нехотя отвел взгляд от залитой солнцем стеклянной витрины с надписью «Императист. Товарищество А. Ралле и К°» и обернулся на новоиспеченного титулярного советника. Витольд Львович тоже преобразился. Только, в отличие от Миха, на господине двубортный мундир сидел как влитой, будто и дожидался все это время достойного хозяина. Не портила Меркулова даже легкая сутулость, скорее придавала ему некую загадочность. Мих упрашивал Его благородие купить трость, с какой господа устраивали променад по вечерним улицам Моршана, или пенсне для пущей убедительности, на что титулярный советник ответствовал только одно слово: «Лишнее».
Витольд Львович тем временем уже договорился с извозчиком. Тот несколько недовольно поглядывал на Миха, явно раздумывая о тяжести последнего и надежности рессор своей пролетки, но отказать уже не мог. Новая одежда и чин придали Меркулову ту твердость, которая находится аккурат между самоуверенностью и чиновничьей наглостью.
Мих, ехать надо, сурово повторил Витольд Львович, хлопнув себя по бедру свернутой газетой.
Орчук заторопился. Подбежал к экипажу, рьяно взобрался и уселся аж на полтора места.
Меркулов чуть подвинулся благо, комплекции он был невнушительной и раскрыл газету. Извозчик чересчур ретиво хлестнул лошадей, сам на себя раздосадованный за неприятных попутчиков, от которых не смог отказаться, и покатил вперед.
Эх, день-то чудесный какой! не смог сдержаться Мих. Даже тесный на груди мундир не удерживал распирающего изнутри чувства.
Витольд Львович глянул на него поверх газеты, призадумался, пожал плечами и вернулся к чтению. Мих покряхтел, посмотрел какое-то время на проносившиеся мимо улицы, а потом искоса стал поглядывать, чем так заинтересовался Его благородие.
«Преступление века! Ограблен Первый императорский музей».
Мих так удивился и вместе тем заинтересовался, что против своей воли придвинулся к Витольду Львовичу, чуть ли не выталкивая его из пролетки.
Михайло! недовольно встрепенулся Меркулов, ухватившись в последний момент за орчука.
Прошу прощения, Ваше благородие. Эк я неловок сегодня.
Ничего, титулярный советник сложил газету пополам, и вообще, давай уже на «ты». Можешь называть меня просто по имени, Витольд.
Как так можно, Ваше благородие?
Вот заладил, «Ваше благородие, Ваше благородие». Ты пойми, для работы так неудобно.
И пущай неудобно. Просто странно будет, ежели орчук будет девятому классу тыкать. Не поймут люди. Ежели вам удобно, могу звать господин, вроде как я же к вам лично приставлен.
Ну хоть так, согласился Меркулов.
Ваше бла господин, а что там про ограбление?
Ничего особенного, ответил Витольд Львович, но его задумчивый взгляд говорил ровно об обратном.
Мих допытываться не стал: не хочет говорить, так зачем клещами из него тянуть? Надумает, так скажет. Но все же газетку решил попозже достать и прочитать. Он же теперь по полицейскому ведомству проходит, надо соответствовать.
Пролетка меж тем вкатилась в Захожую слободу и с кряхтением и скрипом пошла вдоль по набережной. Улицы здешние Мих плохо знал, ибо бывал здесь редко по причине засилия орков. Да и не сказать, чтобы сородичей набивалось битком. Однако тут и одного бы хватило. Не любили орки полукровок, а уж если ты христианскую веру принял да от Орды отрекся
Вот и теперь опасливо смотрел Мих на редкие широкие юрты, стоящие обособленно: вдруг кто полог откинет да выйдет. Зыркнет злобно, щелкнет ногтем по клыку (это, значит, кочевники так презрение свое выказывают) да рыкнет. Всю веселость и воодушевленность точно ветром сдуло. Но обошлось. Не выбрался никто наружу, не обронил бранного слова, не заметил путников.
А когда в Толмачевский переулок свернули, орчук и вовсе выдохнул. Тут пошли уже дома: эльфийские, найские, катайские, аховмедские, генерийские, транкльванийские и прочие. Дрежинцы, как православные и народ близкий к славийцам, в правах ограничены не были и могли селиться где захотят.
Как гоблинарцев много, тихо заметил Мих.
И то было правдой. Невысокие самый большой доставал до плеч обычному человеку, тоже зеленые, но не болотного цвета, как орки, а скорее изумрудные, с большими носами и здоровенными ушами. Свой самый главный недостаток неспособность и невозможность использовать магию гоблинарцы компенсировали удивительной изобретательностью. Один взрывчатку придумал чудовищной силы. Главное, шнур запалить да укрыться такой тарарам будет. Другой вообразил молоко кипятить, после чего оно не портилось дольше (а ведь и вправду дольше Мих об прочитанном бабке Клавдии рассказал, охотнице до всякого веселья, она и прокипятила. Вкус стал дрянной, орчуку не понравилось, но с чаем ежели пить или кашу варить ничего). Третий выдумал, что и орки, и гоблинарцы, и люди произошли от одного предка дикого существа. И в процессе «эволюции» (Мих слово на удивление легко запомнил, от «эвона, люди, что делается») каждый стал похож на себя и каждый отличия заимел. Но вместе с тем, все мы часть единого целого, оттого и полукровки существуют. Церковь, знамо дело, объявила гоблинарца еретиком, а Мих для себя заключил, что жителей туманного острова хлебом не корми, дай какую-нибудь выдумку сделать.