Грибоедов усадил Анну Ивановну на диван, рядом с мужем, сам подле все трое оказались близко, как родные.
В прошлом году мы были уже на «ты», Аня, так я вам надоел тогда. А ныне до первых петухов я ваш!
Тогда за фортепиано марш! И перерывы только на еду и на стихи! неожиданно скомандовал Бегичев.
А нашей девочке скоро годочек именины Степан, не отпускай его! воскликнула Анна Ивановна, неподдельно тускнея, но Бегичев безнадежно махнул рукой.
Тихо, как самому себе, Грибоедов признался:
Дети ко мне мгновенно прикипают всей душой И мне кажется, что я святой для них, и музыка моя им весть от неба через меня.
У нас со Стёпушкой есть уговор священный Она слегка прильнула к мужу. Открою его, зная вашу близость! Растить из деток достойных человеколюбцев, имеющих прививку от лицемерия и пустоты в сердцах честь и опору для России. Всем бы осилить это так страна изменится без бунта! Верите ли?.. Надо верить!
Грибоедов в тихом порыве нежности и благодарности склонил голову к коленам молодой женщины-матери, а она продолжала тихим голосом мечтать:
Давайте растить детей! Ваша музыка, ваши мысли и честолюбие неэгоистичное не пропадут в них никогда. А иначе никакие республики не остановят падения нравов
Бегичев нежно целует жену в волосы, пахнущие весенним полем, а Грибоедов, не поднимая головы, то ли соглашается, то ли возражает каким-то скрипучим голосом:
Дети это много, но и мало, милая Ануша Я раб значит, и дети мои будут рабы? Мне ненавистна даже мысль об этом. Да и чем кормить детей таким, как я? Вот и Пушкин перо облегчил, чтобы кормиться хоть кое-как да от родителя быть независимым Но в ссылке он скоро десять лет! Начни он о серьезном говорить управу вмиг найдут. Вяземский ум высокий, аристократ, но, как мальчишка, вышвырнут со службы за несколько нелестных слов о чинопоклонстве. Дети Мы всё равно мечтаем об их счастливой участи А делаем не в лад мечтам.
После ухода жены Степан долго и нежно смотрит ей вслед, потом тихо признаётся другу:
А она ведь опять хочет одарить меня отцовством
Грибоедов вскидывается в радостном порыве:
Вот это по-гусарски, брат, вот это славно!
* * *
Поздний вечер. В кабинете Бегичева Грибоедов читает Тацита, хозяин курит трубку, внимательно посматривая на друга. В открытое окно влетают дивные запахи расцветшего сада и близкие трели соловья.
Эту книгу, Степан, беру с собой как доказательство древности коварства. Пусть ведет меня по краю бытия и дает азарт, коль риск смертельный.
Опять долгая пауза, которой пользуется соловей, пьяный от любви, он старается быть услышанным, но напрасно.
Читая эти хроники, которым тыщи лет, я открываю в себе, как глубоко презираю наших болтунов, картежников и мотов. Они повсюду среди нас и литература не исключенье. Оттого она не плод учености и титанических трудов, а лишь желания красиво молвить Скажешь иному: стыдно, брат, читать Шекспира в переводе, не знать ни летописей, ни сказаний русских Соглашается охотно, но дальше карточного столика не видит Мерзость.
Кажется, соловей решил влететь в окно язык трелей его, красивый и понятный, меж тем необыкновенно сливался с тишиной в паузах.
Это так глубоко во мне Может быть, незабвенный папаша, проигрывая мое благополучие в карты, заронил семя ненависти к праздности, к рабской зависимости от имущих, от гнусных привычек и пороков.
Кажется, что Бегичев охотнее слушает соловья. Вздохнув, он ответил устало и распевно:
Что же, не видал я сам, какая мошка вьется вокруг вас? Их тайна привлекает, сближает и равняет всех, всех! Как раньше масонство. По мне, если честью обладаешь, говори открыто, громко, прямо Для слова умного всегда есть почва. Но тайное зачем? Если найдется сотня-две в суждениях и здравых и весомых всё общество потянется за ними. Сделай Александр хоть шаг навстречу и выведи вас на свет все забыли бы о заговоре, как и об увлечении масонством, этом детстве гражданина.
Но нам оно не помогло созреть! Какая честь у дворянина, если он крепостник, поборник рабского труда?! Честь кланяться царю в шеренге первой? Да право на дуэли кровь пролить, будучи ничтожеством, но с глазом верным и рукою твердой в подлом деле Поэтому и есть желанье уйти от тех, в ком честь близость к трону и славословие царю.
Ох, резок стал ты, Саша и самонадеян Слава крепкий хмель. И от него теряют голову. Говоришь о ловушке с каким-то восторгом Уж не куражишься ли ты над всей этой затеей, видя, что вы одной ногой над пропастью?
Грибоедов оставил книгу и подошел к дивану, присел рядом и просящим тоном, будто обвиняемый с последним словом, обратился к другу:
Я хочу действия, Степан! Ловушка? Да! И я в ней первый буду, если не будет с нами Ермолова! Я предупредил! Но есть раздражение великое во мне Я не хочу Россию уступить царю, как крепостную девку на вечную утеху. Ничего не мило, когда вижу, что силу темную нарекли у нас судьбой и верят ей, как дети верят ворам-родителям. И кто-то очень хочет, чтобы мы в гражданском младенчестве остались навсегда и благодарили в том и Бога, и царя. В любви к пеленкам и ковыряние в душе, как в носу, вся подлость литературы! Надо сбросить маску с державного обличья национального предательства! Иль бунтом, иль трагедией о нем!
Вона что! Трагедия драма для театра? Пожалуй, на бумаге и на сцене у тебя всё сойдется и закончится На деле северяне-петербуржцы твои усомнились. Всегда за фразой прятали незрелость и нетвердость На юге крикунов не меньше!
Грибоедов откинулся в вольной позе и неожиданно счастливо улыбнулся.
Нет, Степан, там, на юге, много тех, с кем с юности я связан клятвой послужить отечеству. Киев! Муравьёвы, Трубецкой, возможен Лунин, Пестель Но о ком бы ни думал из головы не идет Ермолов, наши долгие беседы Что за славный человек: мало того, что умен, но совершенно по-русски на всё годен на малое и на великое В сотый раз взвешиваю его решимость, повернется ли к России мужеством своим, рискнет ли взять ответственность
Повидайся и говори особо с Муравьёвым-Апостолом. Он там стоит сотен Малолетним в Париже Наполеон принял его за сына так похож был ребенок на императора французов А царь это запомнил! И припомнил, когда в двадцатом раздавили восстание семеновцев, Сергея погнали в армию с превеликою охотой!
Знаю, знаю, всё учту. Там и поляки будут ждать меня Кто-то нас сшибает лбами, но мы будем друзья навек, если только народы избавятся от своих спесивых дураков-правителей аристократов К одному из них Михайле Воронцову присмотрюсь в Крыму: как крепко он сидит, на чём, на ком
Воронцов-Уоронцов? По Пушкину «полуподлец, полуневежда» Куда? Куда тебя несет?! Мне хочется обнять тебя и не отпускать Бегичев встал, будто тревожное привиделось ему. Писал бы у нас свои трагедии-комедии, забыв о суете мирской! Помнишь ли прошлое лето? Как славно было, и какая вышла дивная песня, хоть и про горе, да весело, хоть горячо, да справедливо Но нет! Чувствую улетаешь, а замыслы твои столь велики, что только соловью понятны. (Горестно качает головой.)
Грибоедов вдруг быстро подходит к фортепиано И полилась сладкая мелодия навстречу соловьиной трели. Но в этом трио каждый пел свою песню и плохо слышал другого. Бегичев тихонько напутствовал уезжающего рано утром друга:
Киев Там, душа моя, повидай сестрицу нашу, монахиню Смарагду У вас, мятежников, сёстры расцвели, а наша спрятала себя под рясу, будто отмаливает нас с братом у соблазнов Знаю! Тебе тяжко видеть увядающую жизнь Но скажи ей, расскажи о нас, что от грехов мы избавляемся трудами Пусть несильно мучает себя постами и бесконечными молитвами! По мне так эта музыка и этот соловей, труды земные наши и есть молитва самой чистой веры