Я порадовалась за него, как и всякий раз прежде.
Едем, по сторонам разные картинки из пионерского лагеря, студенческой общаги Счастье, смерть успели обсудить всё равно я уже ничего не успевала, значит, и не надо было. Под его любимую Мелани больше рассуждал он, а я слушала, забывая отхлебывать.
Раньше он думал, что умирать не страшно: засыпаешь, и снятся сны про то, как ты живёшь и ходишь везде. Но на всякий случай решил спросить у мамы так ли? А она говорит: Нет, сынок, не так. Сны не снятся. И нигде не ходишь. Тут-то Дем и призадумался: получается тогда дрянь порядочная, эта смерть, просто последняя дрянь. А про счастье? Про него вообще классно, но тайно.
Отъезд мой, несмотря на то, что подлым образом оставляю его, лучшего друга всех времен народов, постановил считать правильным. «Да я и сам скоро рвану»
Рябиновая на коньяке делает людей развязнее, смелее, и я спросила у друга, как ОН понимает действие электричества. Тоже хотел схалтурить:
Один раз стоит разобраться и все.
Ну так я и хочу. Представь: вот ты здесь сидишь, а девушка там, за тридевять земель
Девушка? Так это совсем другое.
Хватит! Я приперла его к стене:
Ты ведь вуз под названием э л е к т р о т е х н и ч е с к и й когда-то окончил!
Хорошо, сказал он, на удивление посерьёзнев, и даже погрустнев, став будто бы опять с усами.
«Да.
Вода
падает с горы.
Она падает.
И если
во время падения воды
на её пути
поместить какое-то препятствие,
она его уничтожит.
А если делать это постоянно,
она всегда будет
уничтожать его.
И вот так вода,
падая с горы,
уничтожает препятствие
за препятствием,
за препятствием,
за препятствием
Так появилась первая гидроэлектростанция.
Но я не ручаюсь за точность ответа я ведь живой человек, честно прибавил Дем.
Мне же показалось, что ответ достоин вопроса.
Телефонный звонок. Всегдашний, вечерний.
Да! прямо-таки рявкнула я с досадой, оттого, что пришлось перекрикивать НАШУ с Дёмычем музыку. Она гремела вовсю. И это была уже не Мелани.
Молчание. Потерянность. Еле слышное: Я перезвоню. Сбил, видно, его с толку старый греховодник Заппа, рокочущий о своем, великобританском. Сказать, не сказать Демиану? А что бы я ему сказала? «Тут такое дело, понимаешь, Дём голос у меня завёлся» Друзей и знакомых у моего друга столько! Если каждый будет про голоса рассказывать
«Мне ведь ещё собираться», только я и сказала. И Дёмыч на прощание предупредил: Я за друга жизнь отдам. Ты же знаешь.
Только закрылась дверь опять телефон. Эта его особенная тишина интонаций после только что отбушевавшей рок-стихии изумила, как никогда. И впервые в ней послышалось что-то не совсем утешное.
Ты, вообще-то, когда-нибудь впадаешь в ярость? вдруг нашло, Не бывает с тобой?!
Он молчал несколько секунд, потом вроде собрался непривычно неразборчиво жуя слова, пожевал, да так и не сказал ничего. Затих.
А вот со мной бывает! не нашло, а прям наехало.
И ничего. Вместо испуга, избитый рефрен:
Ну когда ты приедешь?
Заклинило! А вот он приехать не мог! Сначала даже рвался, особенно, когда узнал, что мне по делам надо будет съездить на Алтай. Алтай был его мечтой ещё в детстве. Но видно, не настолько. Может, он боялся чего-то?
А кто не боится? Подталкивание себя к этому билету тянулось бы ещё и теперь Если бы не один безжалостный вопрос: «Купила?» Изо дня в день: «Ну что, купила билет?» его вопрос.
Как будто, стоило мне завладеть этим бумажным билетом, тут-то бы все и спаслись. Центральные кассы находились практически через дорогу от моей работы. Как нарочно. Но я не спешила туда.
Так дай еще и подробный отчет почему?! До сих пор не купила? Почему?! И как-то после окончания работы, я совершила его: переход на другую сторону улицы.
Наконец-то с чистой совестью могла ответить была в кассе.
Ну и?
Ну расспрашивала.
Про что?
Про что, про что Про вагоны. Есть ли в них полки там, колесные пары, вообще ходят ли на работу машинисты
Похвалив за основательность, порекомендовал следующий поход завершить вежливой просьбой об одном-единственном билете в один конец на такое-то число.
На самом деле, расспрашивая кассиршу о наличии билетов, я будто бы играла с ней в Вы поедете на бал? Поеду. Ага. Счас! Твёрдость ответа? От меня?! Пожилая и доверчивая не по годам кассирша добросовестно делилась тайнами движения поездов между двумя пунктами. Я добросовестно слушала, нагнувшись к полукружку-окошку и знала, что не попрошу у неё заветного билета в один из этих пунктов.
Да и нет не говорите как же это было и просто, и складно когда-то. ВЫ ПОЕДЕТЕ? Так вас и так! В конце-то концов!!!
Ни да, ни нет. Ни pro, ни contra. Ни бе ни ме.
Но он только и делал, что торопил Невзирая. «Он звал утешно» Мой новый друг из непонятности и электричества. Сверху он был страшно утешным, а внутри часто печальным и таким, ну будто от того, что я отвечу, зависела его жизнь. Звал и настойчиво приучал к мысли, что рано или поздно прибьёт меня к его берегу. В том смысле, что достигну я его.
Знаешь, вчера видел тебя у нас тут, на остановке.
Да?.. А я тебя нет.
Конечно, где уж мне тягаться с автобусом. Ты ведь его ждала. Села и укатила. Даже не оглянулась.
Слушая, я вся была внутри его голоса, в его питательной среде он стал выхаживать меня, вынашивать. Потому что до него всё было наоборот одни травмы от вечной несуразицы, неразрешённости и швы ещё не сняты. И вспоминать не хочется ни про ранение под деревом, ни про друидов-самоучек, ни про их растворение без осадка во льдах Антарктики. Ничего этого нет и не было никогда.
Голос всё изменил. Вот и надо было жить с голосом! Куда ж меня понесло-то?
Вода, пламя костра Озеро за вагонным окном напомнило.
Так уж его приезд был нужен, что неприезд не считался. Выхожу утром из дома он рядом. И в горы потом как без него? Забраться в компании таких же ненормальных ещё удалось на ту вершину. Но там, на самом острие, где и зацепиться-то было не за что, подступило: Мне не осилить спуск!.
Никто не видел ещё одного нашего попутчика, но он посмеялся негромким своим смехом, и моя паника перелетела на соседнюю вершину, пониже.
Внизу потом сидели мы вдвоём с ним на берегу озера, прикованные к костру. Ловили в его пламени сами не знали что. Крылатый огонь плясал, колдовал, откуда-то мы точно знали, что надо всматриваться в непонятные образы, не пытаясь ничего разгадать: зачем, откуда, что они в нашей судьбе. Не сейчас, а потом, когда-нибудь, они возникнут вновь и откроют зачем.
Вода, пламя костра и вагонное окно могут свести с ума.
Грохочет снаружи, а кажется прямо в башке. Но декорации! Кто-то трудолюбивый тянет и тянет эту разрисованную ленту назад. Вот так, по ходу, и изобрели кино: просто сели в поезд. Не зря и первенец киношный про него же. Прилипнешь к окошку обыкновенного поезда (каждый обыкновенный поезд волшебный), да так и едешь.
В детстве. В чём-то они были важнее будущей школы: сумасшедшие просторы, не тронутые прямоугольным. Если бы не наглядные эти пособия по бесконечности мира, как без них научиться отрываться, хоть изредка, от подножного. Уноситься взглядом Изо всех сил пытаясь чего-то там разобрать, содрать с небес какие-то письмена, кто бы их там не оставил: наверху-вдали.
Затягивало так, что не хватало глаз. Даже таких чудных приспособлений, как глаза. Вообще не понятно, как в них, с теннисный шарик, помещалось все это начало и конец, до горизонта и выше? Земля и небо? Не справлялись шарики, скорее, с движением, уплыванием, невозможностью зацепиться Падаешь тогда пустым тетрапаком, на вагонную полку, без сил. Будто какая-то часть тебя через глаза перешла этим распластанным в никуда пространствам: а они и не заметили.
Не иначе в награду за одержимость и открылась много лет назад та бесподобная картина с горами, речкой, домиками. Застряла на сетчатке (на эффекте персистенции основан принцип действия первых кинопроекторов)! Тамошних жителей тоже узнаешь сходу: по высокому росту, поступи горца (да они больше танцевали, а не ходили), лицу открытому, не нахмуренному Герои фильма, в котором вслед за первым кадром сразу идет слово «Конец».