Янга Акулова
Преступная гардеробщица
О книге
Роман о том, как творческий театральный тандем становится любовным, и превращает мечту в шедевр наперекор обстоятельствам, замешанным на криминале.
Часть 1. Хрустальный корабль
Полосатая зебра сказала:
Выпить водки, что ли, не вопросом даже. Именно. Пь-сят грамм.
Прихватив и закуску, удалилась с добычей за столик.
Мартышка, была её очередь, помявшись, перегнулась через прилавок к буфетчице и тихонько, чуть не в самое ухо, что-то проговорила.
Шоколадку? тоже негромко переспросила буфетчица.
Ну да. Вон ту, фиолетовую, с орешками и изюмом, с досадой повторила мартышка, оглядываясь по сторонам.
Шикуешь!!! До зарплаты-то ещё и-го-го! зебрин голос, как из зала суда.
Мартышка чуть дрогнула, но лакомства не выпустила:
Я сыну, и потом, в долг, бросила она, обернувшись.
Зебре же явно не хотелось сидеть тихо и мирно, не сбавляя громкости, она переключилась уже на всех присутствующих:
Вчера, представляете? Сняла дома колготки. И что, думаете?
Никто и не думал ничего думать.
Нет, я вообще не поняла, ну что за Ну просто все ноги полосатые, чёрно-белые снизу доверху.
Тишина.
Ну с какого, спрашиваю, такого дуба?.. За-по-лос-сатили мне ноженьки мои белые за здорово живёшь, сменив тон, запричитала зебра Ярославной былинной, выставив в проход свои весьма стройные и впрямь, весьма полосатые ножки. Вот вам бы, как? Понравился бы такой боди-арт?
Отклика так и не последовало.
«Однако Разве им можно водку на работе, да ещё в таком виде?», только что вошедшая посетительница ничего подобного и представить не могла. Не зря, прежде чем впервые отважиться заглянуть сюда, всякий раз робела перед дверью массивной и элегантной одновременно. Но невиданная дверная рукоять, вроде органной трубы, поблескивала металлом прямо магнетически и рука сама потянулась к ней.
То оказалась дверь в сияющий, открывающийся лишь избранным, мир. Просторные стеклянные поверхности столов сверкали, как глыбы льда под солнцем, спинки стульев, вытянутые в высоту и изогнутые, тоже испускали сияние полированной стали. Картины на стенах щедростью красок соревновались с пёстрым буйством витрины.
А ароматы Журчанье негромкой музычки, даже оно казалось вкусно пахнущим и определённо не дешёвым.
«Мартышка что-то там про долг. Правда, можно в долг? Ох, я ведь здесь всего ничего». Не женщина, и не девушка, существо, облаченное во что-то специфически линяло-синее, заворожённо, как дитя навстречу Деду Морозу, приближалось к сказочному прилавку.
Слушаю вас.
«Носом в стекло!»
Я ещё Я не выбрала.
Попробуй, выбери! По очереди попробовала глазами: сделанные детской песочной формочкой заливные, застывшие в них как в янтаре кубики мясного ассорти, заверенные печатью лимона и росчерком петрушки; дивные овалы бисквитных рулетов с бежево-кремовой начинкой и шоколадной глазурью, целый цветник кубиков канапе с розово-прозрачными ломтиками рыбы, светло-жёлтыми сырами, зелёными огурчиками и чёрными маслинами.
Н-да, существа любят глазами. В недрах их пыльных карманов, можно добыть, как сейчас, например одну скомканную бумажку. Как сделать правильный выбор, как не ошибиться? Чай безо всего ну не блокада же, в самом деле! Если только пирожок куда с ним? Так хотелось бы по-настоящему, не торопясь, посидеть за прозрачным столом, на диковинном стуле с тонкой ажурной спинкой ни в одной прежней столовке таких не бывало.
Буфетчица, сущий ангел буфетный не думала торопить.
Мне, пожалуйста, пирожок с этим с капустой, один Кхм-кхм. И ещё чаю В долг. Можно?
«Будь что будет!»
Почему же нельзя? Можно, конечно, запросто, по-домашнему откликнулась просторная на вид буфетчица, улыбаясь настоящей улыбкой, как своей родственнице или подруге. Я запишу, в получку отдадите.
И пирожок на тарелочку, чашку на блюдечко, и любезность улыбки через край.
Надя, или Евфимкина Надежда Владиславовна, как значилось на ее нагрудной «визитке» без них им нельзя так неожиданно проникнув на эту территорию сплошного благополучия, почувствовала себя Чудесным образом спасшейся от всего нескладного, неразрешимого, что осталось за талантливо-уютными стенами. От необычности даже не хотелось спать может, на всех тут нападает удвоенное какое-то бодрствование? Чтобы не упустить ни кусочка приятности, ни мгновения комфорта.
И музыка журчала, и немногочисленные гости негромко переговаривались (зебра, и та присмирела), и никто не обращал на Надю ни малейшего внимания сиди, хоть до утра.
Хорошо бы! Только Как ни ювелирны были надкусывания, замедленное обладание пирожком подошло к концу. Значит, и славному убежищу конец. «Убежишь ещё в убежище? А как же! Сбегу, как только»
У вас тут так хорошо. И тепло, вырвалось на прощанье.
Понимающая буфетчица разулыбалась вновь без тени наигранности: «Приходите ещё!»
Покинув лучезарный буфет, Надежда вернулась к себе, на свой капитанский мостик для несения службы. Крошечный, не бог весть какой надёжный, мостик посреди огромной пустой массы воздуха. Уже было пора. Скоро, скоро побегут сверху юнги, посыплются со звоном, как спелые горошины. «Маугли» недлинный спектакль.
Так уж сложилось, и ничего с этим не поделаешь: каким бы захватывающим не было представление, стоит занавесу упасть, тут-то силе искусства и конец! Измена! Зрителей срывает с мест не зря сиденья железно прикручивают к полу несёт прочь, как оглашенных, назад, в обычный мир и чего они там забыли? Затормозит кто-нибудь из маленьких, тут как тут большой взрослый силой вытащит наружу. Неужели все из-за одёжки, оставленной в гардеробе? Чтобы побыстрей, чтобы в очереди не стоять.
И они накатывались неотвратимым кричащим потоком, окружали с двух сторон и смыкали кольцо у Надеждиного барьера.
А когда-то, давно ещё, один мальчик, сам немного похожий на кого-то сказочного из-за своих льняных кудрявых волос, всё же не захотел уходить, когда закрылся занавес. Он был уже школьник, и пришёл в театр без папы и мамы. Билетёрши не заметили, что он остался в зале. Ему показалось ошибкой то, что произошло в конце спектакля, и он решил сказать об этом «им там». Он знал, как можно исправить.
Свет в зале потух, но страшно не было. На сцене слышался шум передвигались декорации, слышались грубые несказочные голоса. Когда и они стихли, мальчик в пятом ряду встал со своего места и направился к кулисе. С бьющимся сердцем поднялся по деревянным ступенькам и тихонько отодвинул какой же он тяжелый! бархатный занавес. Сделал шаг на сцену Чья-то рука тяжело легла ему на плечо
И всякий раз подступало волнение. Ведь требовалась невероятная, просто сверх- проворность челнока. Да и сила. Евфимкина Надежда Владиславовна не только не отличалась ни тем, ни другим, но как раз полным и непоправимым отсутствием и того и другого. Она вся была выдающейся, редкой замедленностью реакции, речи, движения. Не только бодрствовала не спеша, но и сну умудрялась предаваться неторопливо. А по силам ей был ну, альбом там с открытками, ну книжка или журнал с её невеликим ростом и чахлыми ручками, смахивающими на лапки некрупной птицы.
Она ещё не научилась не изумляться, обнаруживая себя стоящей у широкого то ли барьера, то ли прилавка, в готовности номер один справиться со стихией. Подбадривала себя: «Да ведь и мечтать не смела! Приблизиться к этой невероятной снизу доверху бутафорщине, из-за которой зрители то и дело проливают совсем не бутафорские слёзы. Стать соучастником тонкого вдохновенного обмана под названием театр».
Вообще, театр, самый первый в её жизни, ошеломил Надю ещё в нежно-детсадовском возрасте, когда они приходили туда с мамой. Позже, уже школьницами, их с подружкой после спектакля охватило вдруг отчаянное любопытство что там у него внутри, у этого театра, кто там ещё остался в домиках с янтарно-леденцовыми окошками, и что они там делают? Мало им было сцены с её видениями. А откуда они там всё брались, как? Это вам не начинка внутри конфеты. После экскурсии на кондитерскую фабрику весь класс знал, как конфетное «тесто» отливалось в формы и запеленывалось в разноцветные одёжки-фантики.