Апухтин тонкий поэт. «Пара гнедых, запряжённых с зарёю» На стихи написан романс. Или вот, «Гадалка»: «Ну, старая, гадай иль говори. Пусть голос твой звучит мне песней похоронной» Он рано умер, не выходя из дома
А в хлебный?
Он в другом веке, с прислугой. Наша теперь приходит иногда. У неё имя Липа. Олимпиада.
Да? не верит, и нет охоты говорить.
Впереди остров Крит, туда везут группу рабов, пленённых критянами в Афинах, бросив на нижней палубе, кормят и поят. Их ждёт игра со смертью в облике быка Минотавра, на растерзание которому отдадут этих бедолаг. С тех пор, как они покинули Грецию, смертники, и плывут навстречу гибели.
2
Нереальное путешествие на круизном лайнере обрывается ранним утром, как оборвался южный вечер у сопки песенкой про камбалу.
Нервная Рита:
Вы не готовы?
Нет-нет, мы готовы, миролюбивая Настя.
Какая каюта! более нормальным тоном, моя на шестерых. Такие гадины: водку пьют, орут, откуда-то мужики Их усмиряла команда матросов этого парохода
камбалы, улыбка Насти.
ладно, давайте, чтоб никаких опозданий. Доберётесь?
Объявило радио судовое, спикер, Настя в этом эрудированная.
Нервная дрожь. Сандру выталкивают с великолепного корабля. Он теперь поплывёт без неё. Ей бы плыть и плыть Обедать в ресторане, отделанном цветными витражами, отдыхать в удобной каюте. Постель ещё, как новенькая! Приятный душ
Высохло выстиранное. Рядом комната-гладилка. Перегладив, аккуратно пакует на удивление маме, бабушке и Олимпиаде Тихоновне (с детства Липа). А Настя, вроде, и не воспользовалась бытовыми благами. Рулон туалетной бумаги пихает в огромный чемодан, с трудом защёлкивает, стоя на коленях, подобрав юбку. Сандре неловко: как реагировать на такое? Или там, куда они едут, нет туалетной бумаги?
Её озаряет: уехала не ради мести маме и бабушке! Это не инфантильная месть. Ради корабля! Ради путешествия.
Вновь объявляют:
«Всем пассажирам, следующим на Шикотан, собраться на верхней палубе по правому борту»
Настя глядит вверх, напомнив Галю, будто глас божий. Угрюмое лицо Сандры её удивляет.
Куда плывёт этот пароход?
Наверное, на Камчатку, в Петропавловск, который на Камчатке.
Я не хочу выходить, резкий подъём и команда: Идём!
Но выводит их Настя коридорами и лестницами идеальной чистоты на крытую палубу, где нет танцев, но много народа. Угрюмо глядят какие-то тётеньки, от которых дух грязи, дух пьянки. Они ругаются матом. Вот оно что Этот белый, внутри богато отделанный, блестящий медью, с мягкими диванами и дорогими коврами корабль набит какими-то бактериями, которые вспенились, выплыв на поверхность.
Открыт люк, будто люк самолёта, за которым небо; туда, как в кино, должен нырнуть парашютист. Корабль готов выплюнуть этот нештатный груз прямо в небо! Тянет дождём. Морю он ни к чему, его явление какое-то неестественное.
Вдруг в дверном проёме, как с неба и спиной к бездне, не боясь рухнуть в неё, существо в полиэтиленовом плаще, некая стрекоза с рукавами-крылышками. Непонятно, откуда (с облаков? или нет?) эта тётка (маленькое мятое лицо, яркие помадные губы). Ну, не влетела же она, будто насекомое? Отбирает паспорта. Рита выдаёт ей пять штук.
Я боюсь, вдруг говорит Настя.
«Стрекоза» велит отойти, так как к двери бойкой цепью студенты с рюкзаками, и в люк! Отмашка другим.
У дверного проёма и Сандре не по себе: вдоль борта корабля дрожит канатная лестница (ступени деревянные). Публика неловкая, с вещами. В тревоге оглянувшись, видит Настю на верхней ступеньке: боится сделать шаг.
Настя, не бойся! она храбрая и перед этой девушкой, мало знакомой, и перед неведомым народом.
И та (вроде, такая бывалая морячка!) тихонько вперёд. За ней, матерясь, остальные.
На воде плот, то отдаляясь от борта корабля, то приближаясь к нему. На плоту парни-студенты (и знакомый командир отряда Саша) помогают девчонкам, да и другим. Сандра прыгает, шутливо отвергнув протянутые руки.
А Настя буквально падает в руки парней, и один крепко обнимает под выкрики и хохот. Не молодых, а тёток. Настя одёргивает юбку. На лице слёзы.
И, наконец, чёртова «стрекоза» бойко с папироской, искрящейся, хоть и дождь.
Дождь не идёт, не накрапывает. И, тем более, не льёт. Он висит. Она будет помнить это утро и этот оригинальный дождик.
Буксир, тарахтя, ведёт плот по воде. На носу и на корме пограничники с автоматами.
Эй, сударик, куда чалимся? спрашивает какая-то похмельная пассажирка. Куды приплыли?
Шикотан! орёт в ответ такая же другая.
Студенты готовы на выход. Оркестр: музыканты играют марш. На берегу ребята строятся в колонну, кричат «ура»
Буксир тянет плот, Сандру увозят в чужое будущее. Она не любит ходить строем. Но, глядя на отдаляющийся берег, хочет в строй, в нём порядок, которого нет в толпе.
Все её любимые герои книг, одинокие, великодушные, не в ровненьком строю, но и не в толпе. Трудно быть одиноким. Но и у тех, кто в созидательном строю, как и у тех, кто в созидательном одиночестве, принципы цивилизованного мира. Принцип толпы отсутствие принципов. И активность толпы направлена к разрушению. Именно эту энергию используют политики для им выгодных деяний, для этого и людей нарочно сгоняют в толпу.
Она, плывя на чемодане, на этом деревянном пароме, который Настя уже назвала, как надо, плашкоут, делает вывод: она в толпе. Ну, нет Она тут не одна! У неё Настя. Правда, паника на трапе корабля говорит о том, что эта подруга слабая. От паники её избавила та, которая моложе. «Ты такая молодая, и думаешь о смерти». Сандра ненавидит упоминания об её молодых годах.
Их много! удивлена Настя.
Каменные великаны тут и там. По колена в воде, а лиц нет (да и коленей). Безмолвные, как оба пограничника на носу и на корме. В их немоте тайная энергия, окаменевшая, но, того гляди, вырвется. Напоминают деревянных идолов в сквере на Чистых прудах.
Сколько их?
Да, целая толпа, хотела ответить. Нет, каменные непонятные надгробья индивидуальны, один на один с ветром и ударами волн.
Они огибают остров Шикотан. Входят в бухту.
3
На берегу их никто не встречает, фанфар нет. Тихо, как на даче. Но деревянное немаленькое здание, явно, не жильё. Лодки у мостика, катер на мели
Людей нет. Только девица. Объёмная. Или выглядит так на деревянном возвышении, которое подпирают выходящие из воды мокрые столбы. Будто она на подиуме, где любой выглядит эффектней. Они на плоту, а он почти вровень с водой.
Девица в тёмном трико, полы белого халата, какие на работницах кухни, завязаны спереди. И белый марлевый колпак, явно поварской, накрахмаленный, надвинут до бровей. Резиновые литые сапоги отогнуты, из одного торчит нож. Девица меланхолична, но внимательно наблюдает выход на берег прибывшего народа, курит.
Немало лет пройдёт, когда, отплывая от пережившей наводнение Венеции декабрьским вечером на встречу Нового года в Местре, она увидит такой пирс и на нём в полутьме явной экономии электроэнергии, будто эту девицу: материализовалась в далёком итальянском городе, но без белого колпака. «Видишь? обратится Сандра к мужу, как там»
Видишь? Настя, будто у вольера. Рыбозавод, Одесса
Не понять: что восхитительного в этой шикотанке, в её нелепом наряде?
Тётка-«стрекоза» начальник отдела кадров. А с виду уборщица.
Покуривая, информирует:
Проживание бесплатное. Питание за деньги. Имеется баня. Отопления нет. Дрова есть. Вода на колонке, но она рядом. Туалет недалеко. Там фонарь.
Они в опрятной комнате. Стол, табуретки. Шесть коек с прикроватными тумбочками. Тепло от белой печи.
Тут капитальней, чем на пересылке, улыбка Насти.
на пересылке? хмурит лоб Сандра.
Ну, да, в Екатериненке, удивлённый ответ.
Дождь, будто высох. Этот длинный одноэтажный дом (не охота говорить «барак») ярко-зелёного цвета. Вокруг и живой зелени полно. Но кадровица пугает: в лес ни ногой, там травка. Не о той, которую курят некоторые идиоты. «Руки, тело покроются язвами». Эта «травка» в роли проволоки, натянутой вокруг. Нет выхода на сопки? Только на берег?