Нет, не помню. Но одно я все-таки способен понять: вам пора в постель. Только скажите, в каком часу мы тронемся в путь, чтобы я успел сходить к Хепуорту и распорядиться насчет писем, о которых мы говорили сегодня.
Дождемся утра, мало ли что, какая погода вяло отмахнулся он.
В его тогдашнем состоянии усталость всегда выражалась в апатии и нерешительности, и я поспешил удалиться, чтобы дать ему покой.
Утро выдалось ясное, солнечное, лазоревое идеальное начало погожего июньского дня. Мистер Холдсворт был весь нетерпение: с рассветом он ощутил прилив свежих сил и, как следствие, неуемное желание действовать безотлагательно ехать за город. Я боялся, что мы явимся слишком рано, когда на ферме нас не ждут, но мистер Холдсворт пришел в такое возбуждение и так подгонял меня, что сопротивляться было бы бесполезно. На ферму мы прибыли, когда с травы на тенистой стороне проселка еще не сошла роса. Возле закрытой боковой двери нежился на солнышке Бродяга сторожевой пес, вопреки обыкновению спущенный с цепи. Странно, подумал я, летом эту дверь Холмены держат нараспашку и запирают только на ночь. Подойдя ближе, я увидел, что дверь закрыта только на щеколду, и отпер ее. Бродяга следил за мной, разрываясь между доверчивостью и подозрительностью. В комнате никого не было.
Не представляю, куда все подевались, сказал я. Входите. Посидите тут, пока я схожу за хозяевами. Должно быть, вы устали с дороги.
Ничуть! Целительный воздух полей бодрит, как волшебный бальзам. А в комнате душно и пахнет золой. Что будем делать?
Обойдем вокруг, заглянем на кухню и спросим у Бетти, где хозяева.
Мы обогнули дом и вышли на двор. Бродяга, преисполненный чувства долга, сопровождал нас, точно бдительный конвоир. Бетти мыла посуду из-под молока в студеной ключевой воде, которая звонкой струйкой стекала в каменную лохань. Погода призывала кухарку делать в доме лишь то, чего нельзя сделать на улице.
Ах ты господи! всплеснула она руками. А пастор с хозяйкой подались в Хорнби, не ждали вас так рано! У нее там какие-то свои дела, так она решила, что туда пойдет вместе с пастором, а назад вернется сама к обеду.
Они нас и к обеду не ждали?
Да как сказать и да, и нет. Хозяйка распорядилась на оба случая. Если, говорит, вы не приедете, обойдемся холодной ягнятиной; а если приедете, надо подать курицу и отварной бекон. Сейчас побегу на кухню, бекон-то не скоро разварится!..
Филлис тоже ушла? спросил я.
(Мистер Холдсворт, не теряя даром времени, старался подружиться с Бродягой.)
Нет, она где-то тут, может быть в огороде горох собирает.
Идемте туда! сказал мистер Холдсворт, внезапно бросив забавляться с собакой.
Я повел его на огород, который в эту раннюю летнюю пору еще только обещал урожай овощей и фруктов. Пожалуй, за огородом хозяева ухаживали не так усердно, как за другими своими угодьями, но все же лучше, чем большинство фермеров-хлеборобов. Вдоль посыпанных гравием дорожек тянулись цветочные бордюры; старая стена, защищавшая участок с северной стороны, утопала в зелени совсем недурных фруктовых деревьев; в дальнем конце, на склоне, спускавшемся к рыбному пруду, очень тесно и как будто бы совершенно беспорядочно, словно посадками здесь руководил исключительно случай, расположились клубничные грядки, шеренги малины и розовые кусты. От центральной дорожки под прямым углом отходили ряды гороха, и среди них внаклонку медленно продвигалась Филлис. Услыхав хруст гравия под нашими ногами, она выпрямилась и заслонила рукой глаза от солнца. На мгновение она замерла, а потом медленно двинулась нам навстречу, слегка зардевшись от смущения. Да, Филлис несомненно смутилась впервые за время нашего знакомства. Я пожал ей руку и представил своего спутника:
Филлис, это мистер Холдсворт.
Она взглянула на него и тотчас потупилась, еще сильнее покраснев оттого, что мистер Холдсворт галантно снял шляпу и отвесил поклон. К подобным церемониям у Холменов не привыкли.
Отца с матерью нет дома. Они огорчатся Почему же вы не написали, Пол? Ведь обещали!
Это моя вина, вступился за меня Холдсворт, мгновенно разгадав причину ее недовольства. Я никак не могу расстаться с привилегиями больного, в частности с правом до последнего откладывать любое решение. Когда ваш кузен спросил меня вчера, в котором часу мы тронемся в путь, я просто не знал, что сказать.
Судя по всему, теперь уже Филлис не знала, что сказать, вернее, что ей делать с нами. Я попытался прийти ей на выручку и, забрав у нее из рук неполную корзинку, спросил:
Вы закончили собирать горох? А то мы могли бы помочь.
Если вам угодно. Но не слишком ли это утомительно для вас, сэр? обратилась она к Холдсворту.
Ничуть! Я с удовольствием вернусь на двадцать лет назад, когда собирал горох в огороде у деда. Помощнику разрешается съесть несколько горошин?
Сколько угодно, сэр. Но не лучше ли угоститься клубникой? Если поискать, уже можно найти спелые ягоды. Пол вас проводит к грядкам.
Вижу, вы мне не доверяете. А напрасно! Я отлично знаю, какой горох надо рвать, а какой оставлять, и никогда не наберу неспелых стручков. И я не приму отказа на основании своей мнимой непригодности для столь ответственного дела.
Филлис впервые столкнулась с легкой светской манерой обо всем говорить полушутя. На секунду мне показалось, что сейчас она начнет оправдываться, дескать, мистер Холдсворт не так ее понял, но в конце концов ей хватило ума промолчать. Минут пять мы сосредоточенно рвали горох. Затем мистер Холдсворт поднялся над зелеными рядками и со вздохом признался:
Боюсь, я вынужден объявить забастовку. Немного переоценил свои силы.
Филлис немедленно исполнилась раскаяния (Холдсворт и в самом деле побледнел) и стала вслух казнить себя за то, что приняла его помощь:
Как глупо с моей стороны! Я просто не подумала Решила, что вам это в радость. Надо было сперва накормить вас, сэр! Пол, остановитесь, мы уже достаточно набрали. Как я могла забыть про болезнь мистера Холдсворта!
Пунцовая и взволнованная, Филлис поспешила к дому. Едва мы вошли, она придвинула мистеру Холдсворту глубокое мягкое кресло, и гость опустился в него с нескрываемым облегчением. Кузина быстро собрала небольшой поднос вино, вода, кусок пирога, домашний хлеб и свежесбитое масло. Пока мистер Холдсворт подкреплялся, она стояла рядом и с тревогой наблюдала за ним. Мало-помалу краска вернулась на лицо гостя; повеселев, он принес шутливые извинения за то, что нагнал на нас страху. Как только опасность миновала, Филлис вновь оробела и замкнулась, сменив простодушную участливость на прохладную сдержанность обычную свою манеру в обществе незнакомых людей. Выложив перед гостем местную газету (номер за прошлую неделю, который был прочитан мистером Холдсвортом еще пять дней назад), она без звука удалилась. А он откинулся на спинку кресла, обмяк и закрыл глаза, по видимости желая соснуть.
Я на цыпочках проследовал за ней в кухню, но она уже вышла через задний ход на двор и скрылась за углом дома. Там я и нашел ее: усевшись на каменный монтуар, кузина лущила горох. Бродяга разлегся у ее ног, то и дело клацая зубами, чтобы отогнать назойливых мух. Я взялся помогать ей, но сладкие молодые горошины чаще попадали мне в рот, чем в миску. Мы коротали время за беседой, нарочно приглушая голос, дабы не нарушить покой мистера Холдсворта, поскольку окна в комнате, где он отдыхал, были открыты.
Он ведь красив? Что скажете?
Возможно Да, пожалуй Я не приглядывалась, ответила она. Мне показалось, что он похож на иностранца.
Похож потому что носит волосы на иностранный манер.