Сколько можно тебя прощать? Ты каждый раз говоришь, что исправишься! И каждый раз у тебя последний. Ты постоянно винишь себя в произошедшем, но никогда не изменишься. Вадик, пойми, отношение порождает отношение. Как ты ко мне относишься, так и я буду. Мне тяжело. Я езжу на сессию, денег мало, иногда приходится голодать Вечные переезды, трудные экзамены И еще ты со своими выкидонами! А ведь я беременна! Как ты можешь так себя вести?! Это не позволительно! Как ты можешь?! начинали слезиться мои глаза.
Когда я кричу, он обычно молчит. Так было и в этот раз. Сначала он сидел с поникшим видом, а потом просил прощения: говорил добрые слова, смотрел виноватыми глазами на меня и снова просил прощения.
Вдруг неожиданно взялся за приборку: помыл полы и посуду, вынес помойные вёдра и даже приготовил поесть На часах было три утра. Я простила.
***
Несмотря на то, что я так поздно легла спать, проснулась в одиннадцать. Окинула взором комнату на окнах был узор. Значит, на улице мороз
Встали. За стеклом светило солнце, а муж уже топил печь. Вроде, все устаканилось. Мы с Вадиком вместе. День хороший. Все сделано приготовлено. Все живы-здоровы, но все равно, что-то не то А что? Никак не разберу Может, кажется просто?
Вадь, что-то у меня предчувствие нехорошее какое-то
Какое?
Будто что-то произойдет
Да перестань! Что может случиться?
Ну не знаю А вдруг я рожу сегодня?
Смеешься? Тебе еще месяц ходить. Вот у меня так, кажется, температура
Дала ему градусник, измерили и точно 38 и 5.
Ладно, сиди дома, топи печи Я в аптеку сгоняю.
Хорошо, любимая. Ты потихонечку
На улице подмораживало. Я надела теплые рейтузы под штаны, вязаный джемпер поверх старой водолазки, а на ножки носки из собачьей шерсти. Теперь не замерзну!
У выхода у меня затянуло живот и будто что-то вылилось из меня. «О, Господи Что это? Неужели уже недержание» подумала я. «Вадя, у меня, кажется, воды отходят», сказала я мужу. «Да что ты выдумываешь?! Какие воды? Восьмой месяц! Успокойся! Показалось, наверно» успокаивал он меня. «Думаешь?.. Ну, раз так я пошла», хлопнув дверью, ответила своему благоверному и выбежала на улицу.
Снег хрустел под ногами, а мои зрачки расширялись от страха и удивления. Из меня текла вода. «Нет-нет-нет. Только не сейчас. У меня завтра последний экзамен. Нет-нет-нет. Мне кажется. Сейчас все пройдет», успокаивала я себя. Большими шагами пошпарила к маме. Влетаю в прихожую и говорю: «Мам, или у меня с головой не в порядке, или я рожаю!»
А что случилось? С чего ты взяла? её затрясло от волнения.
Как с чего? Воды отошли! Вот с чего!
Танька, беги с Машей в больницу! быстро скомандовала мать.
Мы с сестрой шли по городу. Я помню, было 19-е декабря. На главной площади уже стояла ёлка. Люди спешили кто куда, а мы неслись в роддом.
«Вот, привела вам!» сказала Танюха медсестре, вышедшей к нам навстречу. Меня потряхивало от страха я всегда боялась неизвестности. «Проходи, не бойся», встретила меня акушерка. «Болит что-нибудь?» спрашивала она у меня.
Нет, ничего Абсолютно ничего, отвечала я.
Ну, подожди, скоро начнется успокаивала меня акушерка.
Мне выдали большой, дырявый халат, который по идее должен быть с поясом, но предыдущая роженица его потеряла, и поэтому мне приходилось все время его запахивать. На ноги надели тапки сорок последнего размера, когда у меня тридцать шестой. Как в армии прямо!..
Помню, мама учила, когда воды отойдут не садись, ходи, быстрее родишь. Так больше и не присела. Маленькая стрелка часов остановилась на тройке, а большая пробежала ещё две цифры. Медики в своих документах записали: «Поступила в 15.25». В коридоре за столиком сидела акушерка, которая в это время осталась на смене одна Хотя нет, еще санитарка была. Но она не в счет весьма тугоухая и нерасторопная женщина. Я ходила взад и вперед, взад и вперед по коридору, каждый раз натыкаясь на свою акушерку Людмилу Владимировну, пока та не сказала: «Да посиди, ты, наконец!»
А можно? удивившись, поинтересовалась я.
Конечно, можно! У тебя даже еще схваток нет. Хотя странно. Сейчас мы что-нибудь придумаем она порхнула в кабинет в своем белом халате.
Мне сделали несколько стимулирующих уколов, и процесс, как говорится, пошёл. Все заныло, заболело, но, видимо, у моего организма есть защитная реакция смех! Мне больно, а я смеюсь, песни пою. Схватка начнется постою, подышу, прошла снова смешно. Санитарка, проходя мимо меня с эмалированным ведром, обернулась: «Ну, эта еще долго не родит! Всё-т смешно, вот, погоди, скоро не до смеху будет!»
И, правда, скоро стало совсем не до смеху.
***
На протяжении схваток меня периодически приходил проверять мой врач-гинеколог. Мужчина невысокого роста, с сильными руками и черными, как уголь, глазами. Его на приеме всегда хвалили. Мол, внимательный такой, добрый, учтивый. А я все равно стеснялась, всегда думала: «Господи, хоть бы не у мужика рожать! Со стыда ведь сгорю! И вот на тебе пожалуйста! Владимир Анатольевич! Собственной персоной! Ну что, Маруся? Стыдно? Нет? Не до этого? Не до этого!»
Посмотрите, Владимир Анатольевич, как там? завидев его в дверях своей палаты, попросила я.
Он уложил меня на кушетку и запихнул пальцы туда Я почувствовала боль, а он сухо констатировал: «Все идет по плану». А потом обратился к акушерке: «Вызовете меня часа через два».
В моей голове даже не промелькнула мысль: «Почему именно через два?»
Я продолжала балансировать по коридору и считать половицы. Замечала, что в некоторых местах они расходятся, а многие доски так и вообще прохудились и не мешало бы их заменить
Схватки шли за схваткой и всё учащались и учащались. Теперь у меня появилось новое занятие я должна была засекать время между ними, а также их продолжительность и об этом сообщать Людмиле Владимировне. Это разнообразие внесло в мою жизнь оживление. И причём не только в мою, но и в жизнь медицинского персонала.
В перерыве, когда я могла дышать спокойно, умудрялась говорить по мобильнику, обзванивая всех родных и близких мне людей. Сразу скажу, что муж мне не поверил, что я в роддоме, и решил, что я, как обычно, прикалываюсь, сказав при этом, что на мои шутки «больше не ведётся», пока ему не позвонила моя мама и не сообщила об этом в другой форме, на что он испуганно ответил: «А что делать мне?»
Мама предложила ему короткий план действий, который уместился в одном слове: «Ждать»! Он же названивал мне и пытался как-то подбодрить и успокоить. Схватки учащались. Я выключила телефон.
Людмила Владимировна, я в туалет хочу! Ой-ё-ёй, как хочу! проговорила я скрепя зубами от боли.
Сильно хочешь, говоришь?.. Да? подошла она ко мне.
Да! Очень сильно хочу! держалась я за металлическую спинку кровати.
«Зинаида!» крикнула санитарку Людмила. «Зинаида-а-а», позвала ее снова она. Та, как обычно, ничего не слышала. «Зинаида!» со злостью в голосе прокричала в третий раз акушерка. «Ну, наконец-то! Где ты ходишь?!» высказала откуда-то появившейся Зинке Людмила Владимировна.
Простите, я не слышала, оправдывалась та перед нами.
Не до твоих объяснений. Готовь роженицу! кинула ей акушерка.
Зинка притащила мне синие бахилы на ноги, такого же цвета сорочку и шапку. По кой леший мне ваша шапка?! У меня волосы и так в косу убраны
На чем рожать будешь? На кровати или на кресле? приподнимала брови Людмила.
На кресле. На нём ведь легче? с надеждой в голосе проговорила я.
Наверно, легче. Попробуй, раздвигая его, соглашалась со мной акушерка.
И вот картина маслом. Лежу я на этом кресле. Зинка мне чулки какие-то натягивает, Людмила ногу держит, да приговаривает: «Тужься-тужься». А я и не понимаю: «Неужели сейчас всё начнётся» Я как на это кресло забралась, мною такое спокойствие овладело, будто ничего мне больше и делать не надо. Все. Баста. Лежу помалкиваю. От схваток устала уже. А акушерка опять за свое: «Тужься, Маша. Пробуй!» Санитарка мне под голову положила свою руку. Костлявую. Тонкую. Мне неудобно жуть! А сказать ничего не могу и пошевелиться тоже не могу боль дикая!