Настала и моя очередь.
Комбат сидел, устало развалившись на своём мягком стуле, протянув вперёд ноги, закинув одну руку за спинку сиденья, а второй держа дымящуюся сигарету. Весь вид его должен был внушать заходящему, вероятно, что он кот, а тот, кто заходит, мышь, попавшая в его лапы, и сейчас он собирается этой мышью вдоволь, пока не надоест, наиграться, а потом вышвырнуть её, полудохлую, вон.
На меня, впрочем, поза комбата особого впечатления не произвела, поскольку терять-то мне особо, в отличии от других, было нечего. Я и без того уже проштрафился перед ним так, что ему на меня, наверное, смотреть было тошно.
«Вася», видимо, заметил, что его игра на меня впечатления не производит, и потому, наверное, начал издалека:
Яковлев, тебе не кажется, что ты в последнее время мне сильно примелькался, а?!.
Он хитро прищурил глаз, будто от сигаретного дыма, а вторым посмотрел на поднесённую ко рту сигарету и сделав глубокую затяжку.
Кажется, ответил я, хотя дал себе слово молчать, и голова моя невольно поникла сама собой.
Вот и мне так кажется, подтвердил комбат. Он вдруг поменял позу, облокотившись на стол и как бы придвинувшись. Смотри. Сначала тебя самого не было полночи. Бегал ли ты в самоволку или не вернулся вовремя из увольнения, значения не имеет, мы с твоим командиром взвода ждали тебя чуть ли не до утра. Раз? Раз! Потом ты придумал какую-то подругу, обманул дежурного по училищу, нахамил лейтенанту Швабрину, который не хотел тебя отпускать и правильно делал, поставил его в неловкое положение, незаконно ушёл в увольнение на ночь, дежурный по училищу не имел никакого права тебя отпускать Это уже два!..
Скорняк загнул второй пале на руке, которой держал сигарету.
Товарищ старший лейтенант! возразил я. Лейтенант Швабрин сам отправил меня к дежурному по училищу!..
Молчи, Яковлев, молчи! перебил меня комбат. Не перебивай!.. Я уж не говорю, что по закону тебе положено за самовольную отлучку из расположения части нести уголовную ответственность, а не стоять здесь передо мной и оправдываться!.. Это мы с вами привыкли сюсюкаться, в бирюльки играть, всё за детей вас считаем!.. А давно уже положено по закону спрашивать!.. Заслужил срок?! он вдруг зло и неожиданно выбросил в сторону руку, словно отправив меня туда, где Макар телят не пас. Иди мотай!.. И никаких разговоров!.. Тогда бы сразу и дисциплина другая стала, и нарушителей не было бы совсем, потому что одних бы посадили, а вторые угомонилась бы, глядя на первых. А мы вас всё жалеем! Как же, не солдаты всё-таки: люди на офицеров пришли учиться, выбрали себе нелёгкую профессию, а их сажать! А надо сажать, потому что присягу вы принимали и обязались её не нарушать!.. Вы все здесь считаетесь военнослужащими срочной службы!.. Срочной!.. То есть, те же солдаты. И приходите сюда, в основном, не после армии, а с гражданки, после школы, от маминой юбки. Мы с вами тут цацкаемся, а в итоге такими же слюнтяями, как пришли, большинство и выпускается. Ну, ладно!.. Стоишь ты в наряде, отбываешь, так сказать, наказание от командира батареи. И в этот же наряд спишь сам и допускаешь уход людей из казармы! Это уже три!.. Видишь, сколько ты натворил?!.. И это ещё хорошо, что в самоволке ни с кем ничего не случилось!.. А то бы сел в тюрьму дежурный в первую очередь, а, может быть, и я! Но я бы не сел! Я бы вас, скотов, тогда просто поубивал бы, вот и всё! Было бы хоть за что сидеть!..
В канцелярии воцарилось напряжённое молчание. Я не знал, куда деться от «Васиного» взгляда.
Чего молчишь, Яковлев? устало вдруг спросил комбат.
А что мне говорить? пожал плечами я.
Действительно, совсем уж примирительно согласился Скорняк, с тобою всё ясно!..
Он помолчал немного, сделав пару глубоких затяжек, подумал, глядя куда-то мимо меня и щурясь, а потом сказал:
Ну, что же! Крови вы у меня попили достаточно за эти четыре года. Я ничего никому не забываю. Вам постараюсь тоже не забыть, тем более, что времени не так уж и много осталось, чтобы со мной склероз случился, ясно вам?!. Ну, а теперь идите.
Я разбит, как будто на мне всю ночь возили воду.
С наряда меня, разумеется, сняли и отправили полусонного на занятия. Хорошо, что была самостоятельная подготовка к государственным экзаменам, и я сразу же завалился дрыхнуть на последней парте. Совесть так и не смогла побороть сна.
Глава 12
То, что обещал мне комбат, случилось очень быстро. Даже не пришлось долго ждать.
Утром меня с наряда сняли, а уже днём я снова стоял в канцелярии перед комбатом.
Яковлев, а где ваш штык-нож? вопрос его поверг меня в недоумение.
Как где? не понял я ещё подвоха. Я отдал его новому дежурному по батарее, сержанту Слуцкому.
Не знаю, не знаю. Твоего штык-ножа в оружейной комнате нет. И он с тебя не списан. Иди его ищи.
Да, но я передал его новому дежурному по батарее, настаивал я.
Где это зафиксировано? Где запись в книге приёма-сдачи оружия, что ты свой штык-нож сдал?..
Я ему просто так отдал, потому что спешил на занятия, я начинал уже соображать, куда клонит комбат. У нового наряда не было оружия, и они попросили штык-ножи у нас.
И ты отдал свой штык-нож?
Да, отдал, а как же?..
Ну, вот! Как отдал, так и возвращай. Иди ищи. Твоего штык-ножа нет. Он с тебя не списан.
Он немного помолчал и добавил уже официально:
Идите, ищите, товарищ курсант! Времени я вам даю до завтрашнего утра. Завтра пишу рапорт с просьбой назначить расследование, если штык-нож не будет найден, и вы будете платить!.. Причём, согласно приказа министра обороны, помните номер приказа?.. За утрату оружия с вас будет удержана десятикратная стоимость.
А почему это, товарищ старший лейтенант? возмутился я.
Да потому что вы его получали под роспись, вы должны были под роспись его и сдать!..
Ну, спросите у дежурного по батарее, товарищ старший лейтенант! Сдавал я ему штык-нож! Он подтвердит!..
Я его уже спрашивал. Он ничего не знает.
Как же так, я ведь ему отдал?!.
Не знаю. Разбирайтесь с ним. Я вам задачу поставил. Вы меня поняли?!.
Он посмотрел на меня долгим испытывающим взглядом, в котором не было ни капли сочувствия.
Я вышел из канцелярии и тут же наткнулся на сержанта Слуцкого.
Слушай, обратился я к нему, я тебе утром штык-нож отдавал. Не знаешь, где он сейчас?
Вы мне ничего не оставляли, ответил Слуцкий, всё время от меня отворачиваясь.
Сразу смутило меня его «вы мне». В конце четвёртого курса ни один сержант уже не обращался к курсанту на «вы», равно как и обратно. А тут на тебе! Ещё несколько часов назад, когда мы сдавали ему наряд, он разговаривал совсем по-другому.
Как это не оставлял? изумился я.
Вот так! Все сами поставили штык-ножи, а ты пришёл?..
Ну и, что же, нельзя было мой штык-нож в пирамиду поставить за меня? Неужели это так тяжело сделать, тем более, я его вашему наряду оставил!..
У меня других дел много было, всё так же, поворачиваясь ко мне спиной, отвечал мне Слуцкий. Надо всё оружие пересчитать, порядок посмотреть. Мне что, с твоим штык-ножом бегать?! Ты ведь даже никому не сказал, где его бросил
«Ага, уже на «ты»!» меня не покидало ощущение, что Слуцкий знает, где штык-нож, но не говорит, потому то его предупредили и запугали. Вернее, предупредил и запугал. И это, наверняка, дело рук комбата.
Странно, как это ты принял наряд с нехваткой штык-ножа и не доложил комбату?
Я говорю: времени не было бегать, штык-ножи ваши собирать. Кто сдал, с того я списал. А про тебя решил, что заберу штык-нож после занятий, когда вернёшься в казарму.
Да, но почему тогда ты решил, что он у меня пропал, и доложил комбату?
Вопрос мой явно застал его врасплох. Он долго не знал, что мне ответить:
Слушай, вернее, слушайте, товарищ курсант, перестаньте, во-первых фамильярничать, а, во-вторых. Я у вас штык-нож не брал. Вот и ищите его сами!..
Я понял, что говорить с ним без толку.
Слушай, Слуцкий, обида и злость комом подкатили к горлу, если я когда-нибудь узнаю, что ты причастен к пропаже штык-ножа, тебе несдобровать.