Что такое? В чем дело? забормотал в недоумении Мехлюдьев, поведя глазами по лицам сидящих.
Помещавшийся насупротив него господин маленький, тощенький, средних лет с треугольной головой и телесного цвета бородой, обратил на него выпученные, как у рака, глаза и замямлил. мучительно выпирая из себя каждое слово:
Мм тово гм тово Вы хорошо сделали тово что зашли гм гм
Да что же такое? Я ничего не понимаю вращал глазами Мехлюдьев.
Восхитительно-с! выпалил взъерошенный господин и потёр руки.
Третий из находившихся здесь только кашлянул и ничего не сказал. Это был невысокого роста, очень скромного вида молодой человек с бегающими пытливо по сторонам вороватыми глазками, одетый в потёртый чёрный сюртук и неопределённого цвета, с «бахромой», панталоны. Воротник его грязной крахмальной сорочки обшаркался и, должно быть, сильно колол ему шею, потому что при поворотах головы на лице его выражалось страдание. Можно было сказать наверняка. что то летнее истрёпанное пальтишко, которое висело в прихожей, должно было принадлежать никому другому, как только ему.
Да скажите же мне, наконец, Господи Боже! взмолился Мехлюдьев. В чём дело, я никак понять не могу?
А вот в чём дело! возопил взъерошенный господин, остановившись посреди комнаты, и вдруг отвесив Мехлюдьеву низкий поклон, прошипел:
Прощайте-с! Счастливо вам всем оставаться-с!
Анемподист Анемподистыч тово гм-гм уходит от нас! промямлил господин с рачьими глазами.
Ухожу-с! Это немыслимо-с! Мне мои критические произведения дороги-с! Я их кровью своего сердца пишу, кровью сердца, да-с! Пусть меня цензура искажает, пусть, но вот я чего не могу допустить, чего я не прощу, к чем у меня нет снисхождения чтобы мои статьи подвергали ещё и типографским калечениям!
Взъерошенный господин остановился, полез рукою за пазуху, выхватил оттуда измятый номер «Задора» и возопил, свирепо потрясая им в воздухе:
Что это? Это что, спрашиваю я вас?!. Га!.. Слушайте все, вот что у меня было написано:
«Рассматривая с упомянутой точки это произведение, мы видим в нем подбор общественных фактов, обрисовывающих наше самопознание» Ясно-с?! Вместо того эти мерзавцы вот что тут напечатали: «Размазывая в упомянутой бочке это произведение, мы видим в нём подбор облизанных франтов, обрисовывающих наше самоползание» Каково-с? Нет, я вас спрашиваю: каково-с?! А? Каково-с?!
Корректор гм гм тово пьян был Он энтого, как его запоем тогда!.. промямлил господин с рачьими глазами.
Запо-оем?! взвизгнул взъерошенный критик. Вздор-с! Не поверю! Я уверен, что тут это намеренно. Да-с! Тут ни что иное, как самая подлая, низкая интрига О, пожалуйста, не говорите мне ничего!.. У меня всюду враги! И я могу даже назвать того подлеца, каналью, мерзавца, того стервеца, который
Тсс сделали все, потому что в эту минуту в дверях появилась новая личность.
Это была маленькая, совершенно кубической формы, довольно почтенных лет дама, одетая в чёрное и держащая в руках саквояж.
Скажите, к кому мне тут обратиться. заговорила скороговоркою дама, подлетая к столу. Мне нужно видеть редактора Если не ошибаюсь, вы обратилась было она господину с рачьими глазами.
Нет, я, не тово вот, как его, того, редактор! указал тот на Мехлюдьева.
Ах, очень приятно, очень приятно Позвольте познакомиться Одурец, Серафима Одурец
Вы насчёт романа? спросил Мехлюдьев дрогнувшим. голосом.
Да, да, насчёт романа «Загробная Любовь» Толстый такой, в переплёте
Сию минуту, отвечал наш герой, и с этими словами, отойдя в уголок, отворил стоявший там шкаф, достал оттуда увесистый фолиант, похожий на годичный экземпляр в переплёте «Нивы», или другого в этом роде издания и с поклоном протянул его даме.
Это что же? как бы изумилась та, отступая.
Ваш роман, пояснил Мехлюдьев.
Я вижу да мой Но что же это значит?
Неудобен.
Неудобен?.. Мой роман не-у-добен? протянула в совершенном остолбенении дама. Почему же это он неудобен, позвольте спросить? Это странно Хм Это совсем непонятно
Редакция не обязана входить в объяснения.
Но я надеюсь, что вы будете так любезны и сделаете для меня исключение?.. Я женщина, и потому Ах, позвольте мне сесть, soyez si bon[1], я так усгала.
«О, чтоб тебя!» мысленно ругнулся Мехлюдьев и пододвинул ей стул. Дама уселась и, держа на руках свой фолиант в таком положении, как будто это была не рукопись, а новорождённый младенец, продолжала:
Так скажите же, пожалуйста, почему мой роман неудобен? Не отнекивайтесь, откровенно скажите, я вас прошу, не щадите моего самолюбия, в чем вы нашли недостатки?..
Гм Велик! пробормотал Мехлюдьев.
Велик? Ну что ж Разве нельзя сократить?..
Да. нельзя сократить, бросая на рукопись взгляд, как на лютого своего неприятеля. возразил Мехлюдьев. У вас так написано, что если начать сокращать Да нет, неудобен! отрезал он мрачно.
Что же вы всё: «неудобен, неудобен», а почему не хотите сказать? Ну, пожалуйста, я вас прошу, скажите, почему неудобен? Sans façon je vous pris![2]
Гм уж не знаю Да вот, у вас героиня в одном месте вешается, а потом топится
Да, но в первый раз неудачно! Она остаётся жива!
Этого не сказано.
Неужели? Быть не может!
Верно, не сказано! Потом, когда она утопилась, то опять так выходить что она как будто живая приходит к любимому человеку Нет, неудобен! с отчаянием махнул рукою Мехлюдьев.
Но позвольте, это можно исправить! Возьмёмте, прочтёмте это место? Где оно? Я сейчас отыщу!
Извините, сударыня, пролепетал совершенно растерявшийся от этого энергичного натиска наш герой, я теперь не я я
Но позвольте, вы обязаны вскипятилась вдруг дама.
В эту самую минуту на выручку Мехлюдьева явилось обстоятельство, которое у древних называлось dеus ex machina, когда сами боги снисходили в среду слабых смертных, чтобы разрешить между ними какую нибудь путаницу, с которой они не в силах были сами разделаться.
В прихожей громко хлопнула дверь, раздался звук шпор, и в редакционную комнату влетел господин. в военном пальто, с усами и высоко вздёрнутым носом, на котором сверкало пенснэ.
Э э па-азвольте спросить, кто может тут мне дать объяснение Я подписчике «Задора», и вот уже около месяца не могу получить
Вот-с, к ним обратитесь, указал Мехлюдьев на господина с рачьими глазaми, отскакивая сам быстро в сторону, вследствие чего вышло следующее: подписчик «Задора» сбросил с носа пенсне, сделал стремительный шаг, наткнулся на взъерошенного критика, который продолжал шнырять по комнате, отлетел дуплетом назад, зацепился за стул романистки, пнул по дороге Мехлюдьева и в результате всего этого толстый фолиант «Загробной любви» грузнo шлёпнулся на пол
Невежа! воскликнула дама, бросаясь подымать своё детище.
Но, сударыня начал было «подписчик»
Нахал!
Пользуясь этой минутой, Мехлюдьев быстро ретировался к дверям и в одно мгновение был уже в прихожей. Поспешно схватившись за шубу, потом за крылатку, он отыскал, наконец, своё одеяние и через минуту был уже на улице.
«Фу-у, слава Богу! вздохнул он наконец полной грудью. И на кой чёрт меня понесло!?»
Смутны и странны были его ощущения. С одной стороны, сознание того, что он по счастливому случаю избегнул назойливой романистки, наполняло все существо его тихим восторгом. С другой он вспомнил про несколько написанных строчек романа, вспомнил все муки процесса, с какими дались ему эти несколько строчек, вспомнил поэта с древесными псевдонимами, Куничку, кaнaреек, Матрёну словом, всё то, что его ожидает на новом его пепелище и старый червяк засосал его сердце Oн остановился в раздумье Как раз перед ним ярко сверкала в глаза золотыми литерами по красному полю надпись «Трактир» Он сделал по направлению к ней стремительный шаг, другой, третий, но вдруг остановился, погрузил обе руки в карманы пальто, затем перенёс их в карманы брюк, потом в карманы жилета и тихо, медленно, с понуренной головой прошёл мимо