Так же тихо и медленно прошёл он весь пахучий переулок, тихо и медленно повернул на Невский проспект, тихо и медленно повернул в Пушкинскую, тихо и медленно в неё углубился, дошёл до знакомого дома и тихо, и медленно стал взбираться по лестнице.
Вот и она, квартира 197 Пр-р-роклятая!!
Он позвонил и ему отворили. Он разделся и прошёл в свою комнату.
В квартире царило безмолвие. Канарейки молчали В комнате беллетриста уныло белелась на столе «МироваяПроказа» Стулья и кресла, казалось, дремали В окно глядел полумрак сгущавшихся сумерек
Он бросился на диван и испустил глубокий, протяжный, стенящий, медлительный вздох.
Всё молчало вокруг.
Мехлюдьев лёг на живот, запрятaл прядь волос в рот, попробовал её откусить, задумчиво выплюнул и перевернулся, по-прежнему на спину. Полежав на спине, он повернулся на правый: бок, потом на левый, затем на на спину и снова испустил прежний глубокий, протяжный, стенящий, медлительный вздох.
По-прежнему всё молчало вокруг.
И вдруг в прихожей пронзительно звякнул звонок, и в ту же минуту за стеной наперебой зaговорили два женских голоса. Один был голос Kунички, другой был чужой, но в нем Мехлюдьеву послышалось что-то знакомое.
Опоздала! Опоздала, mа сhére, и, вообрази:, из-за этой проклятой редакции! Приезжаю на поезд, бегу к кассе Заперта! Поезд ушёл! Ну, вот, я к тебе, посидеть, повидаться, а в восемь часов нужно опять на вокзал!..
Теперь Мехлюдьев узнал этот голос, догадался, кто была эта опоздавшая дама! Эта была она, романистка!.. О, воля неисповедимых судеб! Это не даром Что готовит ему ещё неизвестное будущее?!
Он насторожился и стал слушать дальше.
Теперь говорила хозяйка.
Помилуй, душечка, как же это они могли тебя задержать? Ты бы им сказала
Ах, ma chére[3], ты себе представить не можешь, что это за люди! Это монстры какие-то, право! Во-первых, урод на уроде!.. Ни одной, знаешь, красивой, интеллигентной физиономии Хохлатые, бородатые, фи!.. Потом, грубы, не знают никакого обхождения! Редактор совсем какой-то сумасшедший! Затем, ещё какой-то нахал Нет, представь. какой вышел скандал Сижу я, вдруг Нет, я об этом потом Другой ещё там лупоглазый такой, противный «Не моё, говорит дело» Я к третьему длинный, взъерошенный, в роде орангутанга, а он представь, смерил меня взглядом и, вообрази, фыркнул, так-таки фыркнул прямо мне в лицо!.. Ну, уж я их и отчитала, будут довольны! закончила романистка.
Наступила пауза, в течении которой слышно было, как дамы что-то жевали и прихлёбывали.
Но каковы нахалы, ma chére! снова шипела романистка. И это члены редакции ин-тел-ли-ген-ция! Ну, уж, и отделала же я их! И неучи-то, и грубияны! А пуще всего досталось орангутангу Знаешь, что я ему сказала? «Вас бы, говорю, следовало показывать за деньги, милостивый государь!» Вот что я ему сказала! Затем вышла в переднюю, хлопнула дверью, на извозчика, и прямо на вокзал. Скажи, пожалуйста, какие это у тебя фасоны? вдруг переменила разговор романистка: это, кажется façon-blousе? Да, да, так и есть! Вот и кушак, и фестоны..
Да, это façon-blouse, скромно созналась хозяйка.
А что я видала у Анны Львовны прелесть что такое! Слушай! Гладкая юбка гарнирована внизу широким бие и воланом плиссе! Вторая юбка из сисильена
Лежавший на своём диване Мехлюдьев вознамерился переменить положение и перевернулся опять на живот. Вследствие этого диван издал звенящий звук, достигший, вероятно, ушей собеседниц, потому что они тотчас же понизили голос и стали шептаться. Затем, обе дамы совершенно притихли и даже перешли в другую комнату.
Вместо сумерек наступила теперь темнота, в которой смешались все очертания предметов!.. Мрачные думы в голове беллетриста тоже смешались в один безразличный хаосе, и благодетельный сон смежил его вежды, послав на смену реальных мыслей ряд прихотливых видений Но видения эти имели тоже тревожный характер. То ему снилось, что Серафима Одурец заставляет его учить наизусть свою рукопись, за то, что он не может написать «Мировую Проказу»; то он видел себя счастливым обладателем измождённой дамы с жгучими глазами, которая щебечет по птичьи стихотворения, который сочинил взъерошенный критик, оказавшийся вдруг известным поэтом «Не надо, не надо стихотворений! жалобно молил Мехлюдьев, маясь в беспокойстве по своему жёсткому ложу, а ночь ползла и надвигалась, а с нею ползла и надвигалась над головою погруженного в сон беллетриста сплетавшаяся во мраке неизвестного будущего цепь новых событий
VI. О том, как из малых причин готовятся возникнуть какие-то большие последствия
Нам, летописцам этой правдивой истории, начинает сильно казаться, что один из главных героев её, которым мы, может быть, слишком долго занимали внимание читателя, пожалуй, чего доброго, не взирая на все почтенные качества, украшающие эту глубокую и возвышенную натуру, каковая, смеем надеяться, успела достаточно выясниться в представлении читателя, несколько уже наскучил ему. Мы рады были бы ошибиться, но раз уже таковое подозрение закралось, оно начинает терзать нас, мы даём клятвенное обещание скоро покинуть Мехлюдьева точнее, отвести ему второстепенное место и высыпать перед читателем, вознаграждая его терпение, целую группу новых героев. Но, пока, волей судеб, управляющих течением этой истории, мы достигнем этого пункта, считаем не лишним вернуться на время к покинутому нами Скакунковскому.
Этот почтенный господин, имевший, по собственному его признанию, три неизменные бедствия в жизни: малый рост, гланды и катар, если устранить неустранимое первое малый рост пользовался в настоящее время отменным здоровьем и, как последствием его, отличным расположением духа, нисколько не изменявшимся от того, что он жил в одном из грязнейших домов грязнейшей набережной Лиговского канала, и, будучи обременённым многочисленной семьёю, обременял себя ещё и литературными занятиями, т. е. совмещал в себе два взаимно-враждебные и взаимно-уничтожающие начала.
Сюда, под сень литературно-семейного очага, измученный бесплодными шатаниями по городу, приволакивал свои усталые ноги Мехлюдьев, здесь, под несмолкаемый писк и рёв детей, оба друга, сидя один против другого и храня торжественное молчание, совершали необходимый для них обмен мыслей и делились впечатлениями дня; здесь, наконец при посильном содействии графинчика, понемногу развязывались их языки, и Скакунковский, как субъект, обладавший более живым темпераментом, задавал своему закадыке вопрос, в роде следующего: «Пишешь?»
На что со стороны мрачно упёршегося в одну точку Мехлюдьева слышался лишь протяжно-сокрушающий вздох.
Чёрт возьми! восклицал Скакунковский: Ну что тебе мешает, скажи мне на милость? Что тебе мешает, хотел бы я знать?
Вместо ответа, со стороны Мехлюдьева следовал тот же протяжно-сокрушающий вздох.
Это возмутительно! волновался все сильней и сильней Скакунковский. У тебя есть всё: отдельная, покойная комната, тихие хозяева, почти никогда и дома не бывают
И опять тот же вздох служил единственным ответом Мехлюдьева.
Чего тебе ещё нужно? продолжал терзать Скакунковский. Да если бы мне такую обстановку Я уж не знаю, чего бы я ни сделал! А то дети, писк, гам, жена с хозяйственными заботами Слышишь? Нет, ты обрати внимание!.. Слышишь?..
При этом Скакунковский делал трагический жест указательным перстом по направленно к двери, за которою бурлил и клокотал во всю, разливаясь на всевозможные звуки, его «семейный очаг»:
Мама, дай булочки
Уа-уа!
Мама, что это Петька дерётся?!
Ха!.. Семейное счастье!. сардонически вопиял коротыш, потрясая на Мехлюдьева носом, как будто тот был виновником всего этого, понимаешь ли ты, как это должно вредно отзываться на творчестве? Нет, ты не поймёшь! Ты один! Ты счастливец! А я-то, брат, понимаю отлично! Я каждый день замечаю. как я все более опошляюсь, мельчаю! Фантазия гибнет! Душа засыхает! А между тем я знаю, что во мне ещё много творческих сил Посмотри вокруг Что из себя представляет современная литература? Дрянь! Мелочь! Пигмеи! Где таланты? Нет, ты осмотрись вокруг хорошенько и скажи где таланты?