Сапгир Генрих Вениаминович - Собрание сочинений. Том 2. Мифы стр 2.

Тридцать всадников гарцуют. Выставляя руки, ноги, весь президиум танцует танец всех идеологий.

Тридцать кинозвезд роскошных ниагарским водопадом к нам идут, виляя задом.

Тридцать герцогов и пэров и султаны их из перьев.

Наступает тридцать панков мускулистых тридцать танков.

Тридцать девушек из пластика сексуальная гимнастика.

И танцуют тридцать пьяниц дрожжевой и винный танец.

Всем букетом в тридцать лилий пляшут тридцать баскервилей.

Пляшет русское радушье пух из тридцати подушек!

Тридцать воплей: не надейся!

Тридцать маленьких индейцев.

Тридцать перьев сунул в волосы, на лице круги и полосы.

Заворочались ракеты, им на месте не сидится, тоже перьями покрыты и взмывают тоже тридцать.

Тридцать ангелов пернатых, как увидел их Иаков.

Тридцать звуков.

Тридцать знаков.

Тридцать, вы не уходите! тридцать, нас не покидайте и все тридцать мук нам дайте всеми тридцатью лучами быть пронзенным, как мечами!

Этот танец катастрофа, повторится он для нас тридцать раз по тридцать раз, тридцать раз по тридцать раз в тридцати мирах

И этот Свет, пронзенный высшим Светом, и есть Симург, что чудится поэтам.

И это Все, которое становится Самим Собой, тем самым есть Симург.

И это Я, которое по сути Все и Ничто, тем самым есть Симург.

8

Так правая рука рисует левую. А левая рука рисует правую.

Из мрака вылетают птицы белые и купол оплетает звезды травами.

Из белизны выпархивают черные и купол населяет травы звездами.

И радости готовые отчаяться, они встречаются в воде качаются, и птиц и звезд живые отражения бегут кругами вечное кружение

9

Под звездами, под солнцем, под оливами (страшилищами окруженный, дивами) святой Франциск седой затылок венчиком беседует с каким-то бойким птенчиком.

Вот на ладони встрепанное, жалкое чего-то требует, сварливо каркая.

И снова, улыбаясь, узнает себя в творенье Вечный Небосвод.

ГРОТЕСКИ-95 СВЯТАЯ РЫБА

ПИВОВАРЕННЫЙ ПАРЕНЬ

ВОРОВКА

ПРИШЕЛЬЦЫ

МУХОБОЙ

СВЯТАЯ РЫБА

1

2

3

ЧУЧЕЛО ПАСКАЛЯ (совм. с К. Кедровым)

1

2

3

ИЗ СТИХОВ РАЗНЫХ ЛЕТ

«Когда слону»

«Пейзаж прост»

«Хочу певца схватить за голос»

«Белесоглазый, белобровый»

«Я прохожу сквозь свое незримое Я»

КАК БУДТО ГЛАВНОЕ

ВОЗМОЖНОСТЬ

НОСТАЛЬГИЯ ПО СОЦРЕАЛИЗМУ

«Здесь граммофонная труба»

ХУДОЖНИК

Брусиловскому

НУДИСТЫ

МАМАРДАШВИЛИ

1

2

ЕДИНОБОРСТВО

Эрнсту Неизвестному

1

2

3

СЕВЕРНАЯ ПОВЕСТЬ

4

ЖИРАП

ВИРШИ ПАМЯТИ ХУДОЖНИКА ЮЛО СООСТЕРА НЕ ПРОЧИТАННЫЕ МНОЙ НА ВЕЧЕРЕ В ДОМЕ ХУДОЖНИКА КОТОРЫЙ НЕ СОСТОЯЛСЯ

МЕРТВЯКИ

«Как тяжко мертвецу среди людей»

(А. Блок) антиэпиграф

ПРОЩАНИЕ СО СТАРОЙ МОСКВОЙ

«НАБРИСКИ НАБРОСКИ ПО‐РУССКИ ЗАПИСКИ»

«Белело синее»

«красное чревленое жучками»

ПОСЕЩЕНИЕ БОЛЬНИЦЫ

«Причастным стать»

«Не умею как на нас»

<Солженицын>

«Мы звезды»

КОМАР

«Мухи злы»

«Лежит Холин»

«кухня адская»

«Ветер водит пальцами по сизой»

«собирались строились стояли»

«следы снежного человека»

СИНГАПУР

мини-роман

Бабочка в полете

Тысяча крылышек

Одна душа.

(хокку XII век)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Длинная трубочка, свернутая на конус из тонкого листа латуни. На конце отогнутый назад коготь. Надела на палец и стала таиландочкой. Глаза газели улыбнулись пощекотала мне подбородок, слегка царапнула. От тебя и пахло теперь по-другому: чем-то пряным, сладким, гнилостным. Кругом по-прежнему стены, пестрая мебель. В белом окне уходит вверх зимняя Москва, будто она такая узкая и в горах, крыши над крышами, напоминает дагестанское селение, вот только купол с крестом золотится. Старая Москва в районе Покровки.

Ты приближаешь лицо почти вплотную. Глаза шире лица.

 Увези меня в Таиланд.

По всему вечернему Бангкоку шляются длинноволосые парни и узкобедрые женщинки, их плоские лица улыбаются. Мы их видим в просвете полураскрытой двери, там, где должен быть коридор,  неестественное солнце. Я беру тебя, легкую, узкую, как таиландку, на руки, усаживаю в твою коляску и вкатываю тебя прямо в Сиам Центрум.

Витрина элегантнейшего магазина: черные шелковые платья, разрисованные рубашки из тончайшего батика, золотые зажигалки, сумочки из кожи питона ты остановилась пораженная, даже поехала назад.

Снизу с тротуара протягивает к тебе, к твоим коленям, остро торчащим над выдвижной ступенькой, свои изуродованные проказой руки нищий полусидит, толстая слоновья пятка вывернута наружу гниющим развороченным мясом. Господи! Там дальше из темной улочки вдруг повеяло чем-то сладким соевым тошнотворным, запахом густым, как соус,  тропиками, Востоком.

Испуганно я потянул кресло назад через порог в нашу квартиру. Как это у нас получается? Не знаю, мы даже не туристы, обыкновенная женатая пара, москвичи не первой молодости, к тому же у тебя отказали ноги и мы не можем путешествовать и ходить в походы, как бывало в студенческие годы. Может быть поэтому мы научились попадать в разные места, обычно от нас удаленные, другим способом.

Когда это нам открылось, мне показалось, никакого секрета и особой сложности здесь нет. Механизм прост. Все дело в интуиции. Иногда, обычно в сумерки, мы начинаем чувствовать особую теплоту, тягу друг к другу.

Раньше я брал тебя из кресла на руки, легкая, ты крепко обнимала меня за шею: «Какая у тебя шелковистая гривка!»  и мы оказывались вдвоем на кушетке, на полу, в ванной, где придется. Обычно ты не снимала легкой юбки, просто сдвигала шелковые трусики. Очень скоро мы начинали чувствовать себя одним единым. И вот это четвероногое и двухголовое существо могло оказаться где-нибудь на песке у моря или на крыше нью-йоркского небоскреба, например. Нас пугали сначала такие мгновенные и странные перемещения. Открываешь глаза, а ты где-нибудь в пойме Амазонки. Скорей, скорей отсюда, в жидкой грязи уже плеснуло хвостом и задвигалось Ну, не мешкай!  где ты?  скорей уноси нас

И вкидывает нас обратно на холодный пол нашей кухни. Или на клетчатый плед. В общем научились перемещаться по желанию, хотя и не совсем. В последнее время все больше Сингапур нам показывают или в Таиланд заманивают. Пожалуй, ни я, ни моя жена не протестуем, хотя каждый раз это случается неожиданно и не всегда во время нашей близости. Что-то там меняется в таинственном механизме, работающем с нами и в нас, но пока что ничто не угрожает.

Глаза твои заслоняют все. Узкие смуглые руки обвивают меня. С карниза вдоль окна свисает толстый ярко узорный удав.

Головка его покачивается и тянется к нам. В кресле мой смятый халат, поперек ворсистой ткани сползает узкий пояс, нет, это бледная ядовитая змейка. На комоде, на столе, уставленном темными фигурками и цветами, сбоку на полке и в алтаре всюду свернулись, повисли, дремотно раскачиваются в сизом дыму курений ядовитые гадюки, кобры. Ароматный дым постоянно погружает их в полусонное состояние. Одна лениво скользит плоской головкой по длинному телу своей подруги.

Служитель сказал, что можно потрогать. Опережая тебя, провожу пальцем вдоль плоской черепушки, змея на ощупь зернистая сухая точь-в-точь кошелек из змеиной кожи. Чувствуя нажим моей подушечки, она медленно приподняла голову и уставилась на нас тусклыми бусинами. Мы замерли. Ничто, буквально, пустота смотрит на нас, раздумывая, ужалить или все равно. Или все равно ужалить.

Благородная смерть поползла вниз, серый поясок от твоего китайского халатика, сползает на колесо коляски.