Я хватаю камешек и сую его за щеку я решила, что это карамелька.
Ты совсем спятил. Какой она тебе Тарасик? И не суй нам свои булыжники. Валентина, открой рот!
* * *
Валентина. Дурацкое, дурацкое имя! Ненавижу его.
Это меня мама так назвала в честь бабушки, маминой мамы. Ее задавила машина, когда я еще не родилась.
Когда я вырасту, то сменю и имя, и фамилию. Хочу, чтобы меня звали красиво, как всех: Настей или Дашей. Можно еще Полиной. Папа вообще хотел меня Вероникой назвать в честь одной своей старой знакомой. Очень звучно, но мама не дала.
Мам, можно мне на море?
Никаких «на море» разбирай чемодан. Я в хозяйственный за шваброй. Увидишь таракана съезжаем немедленно!
Его же дихлофосом можно чик и он труп, я как раз вижу одного на стене. Черного, он ползет прямо на маму. Я представляю, что это такая необычная черносливина.
Мама у меня ужасно чистоплотная. У нас каждый день дома влажная уборка. Она даже в кафе никогда не ест брезгует. А в школьной столовой однажды упала в обморок. На дне тарелки у одной девочки из нашего класса лежала расческа, а мама как раз проходила мимо.
В комнату заглядывает хозяйка квартиры, Глафира Леопольдовна. Баба Глаша, как она просила себя называть. Старенькая, ей, наверное, лет триста, не меньше. У нее голова все время трясется, а вместо рта морщинка. У нашего соседа-тракториста такая собачка в кабине была, с болтающейся башкой баба Глаша на нее похожа.
Это вам вторые ключи, Машенька. Если что понадобится кастрюлька там какая или кипятильник вы стучитесь четыре раза, говорит Глафира Леопольдовна своей морщинкой.
Спасибо, у нас все свое.
* * *
Мы уже третий день в городе, а море я вижу только из окна.
Мы живем в хрущевке, на пятом этаже, и вокруг пальмы.
По-моему, когда вокруг пальмы, нужно строить одни дворцы. Из мрамора, например, а лучше из горного хрусталя он недорогой. Я бы так делала, здесь же круглый год солнце. И еще американские горки с аквапарком. Тогда будет красиво. Это будет гармония, как говорит наша учительница по изо. Потому что человек должен жить с природой в гармонии. А когда строят из бетона и каких-нибудь шлакоблоков, получается наоборот. Вместо асфальта я бы ничего не клала, пускай везде растут трава и цветы лучше, если это будут гладиолусы.
Скоро первое сентября, и я пойду в седьмой класс. Каждый день мама ходит устраивать нас в школу. Ее-то сразу взяли учителем географии, а со мной получились какие-то несостыковки. Школа рядом с домом, но там в классах уже полный набор. Нет мест. Мама хочет, чтобы мы ходили в одну школу, а мне все равно. Мне просто надоело сидеть дома.
* * *
В деревне там не как в городе. В деревне время течет длинно-длинно. Дни медленные, как будто их кто-то тянет за хвост идут и идут, и никак не кончатся. Я думаю: почему так? Вот сидишь ты в очереди к ухо-горло-носу, сидишь три минуты, четыре, пять, восемь Рассматриваешь наглядную агитацию «Профилактика гайморита у детей». Разглядываешь и думаешь: сейчас тебе будут делать пункцию втыкать иголку в нос. Будут хрустеть твои бедные-бедные хрящики. И вроде бы сидишь-то всего ничего, каких-нибудь восемь-девять минут. А кажется, что всю жизнь тут сидишь, пересчитываешь капельки от побелки на полу. Чупа-чупс среднего размера тоже восемь-девять минут сосешь, я засекала но как они необычайно быстро пролетают! Как-то я поделилась своими наблюдениями с Федоренкой, а она говорит:
А ты, пока в очереди сидишь, чупа-чупс соси.
Но разве же я об этом?
Я сильно поначалу скучала. Особенно по папе.
Мам, а где все папины фотографии?
В альбоме вместо папы пустые прозрачные кармашки.
Она молчит.
Он скоро приедет?
Скоро, говорит мама. Ты же знаешь, папа у нас в ответственной командировке. Он страшно занят.
Он все время занят.
Вот ответьте: разве могут камни, пускай даже синие или вообще серо-буро-малиновые в клеточку, быть важнее, чем собственная дочь? Могут, по-вашему?
А ты потерпи. Уже скоро.
Это наше с мамой «скоро» тоже ужасно долго тянулось. Целых четыре года.
* * *
Я открываю альбом и рисую вид из окна. С натуры рисовать очень полезно, от этого развивается наблюдательность и внимательность к мелочам. Вот, например, стоит у дерева собака на четырех лапах. А художник может увидеть, что у нее их три. Или вообще двадцать шесть когда она понесется вскачь. И это будет правда. И никакой очевидности это не противоречит. А знатоки придут и скажут: нуу, голубчик, так не бывает! Или что-нибудь еще похлеще. Но художников, кстати, это никогда не останавливало.
Сиреневое от заката море, розовое небо и белая точка на золотом берегу. Если соединить эти цвета в одной картине, будет гармония, а если перемешать просто грязь. Акварель не гуашь, она не прощает нам, художникам, ошибок.
Белая точка это баба Лиза. Она неподвижно сидит на складном табурете, в широкополой шляпе из соломки и смотрит вдаль.
Я встаю рядом. Мне четыре года, и я не выговариваю букву «р».
Тебе глусна?
Баба Лиза молчит, но мне и так все понятно.
А почему?
Не знаю, Собачкин. Бывает, что человеку грустно просто так. Безо всякой на то причины. По-моему, это называется меланхолия или как-то там, бабушка чему-то улыбается, и от этого у нее делаются потусторонние глаза. Когда мне грустно, я прихожу сюда, на этот берег, и смотрю вдаль.
Почему? снова спрашиваю я.
Я хочу увидеть Морскую птицу.
Да? А какую?
Такую голубого цвета. У нее благородная осанка, человеческие черты и огромные крылья.
Ничего себе! мне даже не верится. А лазве такие бывают?
Конечно, бывают, на полном серьезе говорит бабушка. Только их не каждому дано увидеть. Морская птица показывается только тому, кому очень грустно. У кого совсем не осталось надежды, понимаешь? Совсем-совсем.
Я не понимаю.
А ты видела когда-нибудь Молскую птицу, Лиза?
Я?
* * *
Помню, однажды, еще там в деревне, я пришла домой из школы. Это был, кажется, январь снег валил и валил. Сугробы доставали до окошек, и нам каждый день приходилось срезать их лопатой. Как ножом по маслу вжииииик!
Мама сидела за столом, в желтых валенках, и читала письмо.
От бабы Лизы? обрадовалась я. Или от папы?!
Вообще-то, папа мне никогда не писал, но я все равно ждала.
Я хотела, чтобы мама прочитала мне вслух, как делала раньше. Она никогда не давала читать мне письма самой, я даже не знала, как выглядит бабушкин почерк. Но мама скомкала вдруг в кулаке письмо, подошла к печке и бросила его в топку. Я смотрела, как огонь сжирает белый комок, и не понимала, зачем мама так сделала.
Нет папы. И бабы Лизы тоже больше нет, вдруг сказала она.
Что?
Их больше нет, повторила мама каким-то стерильным голосом.
Так уставшие хирурги в сериалах про больницу сообщают родным о самом страшном, а они потом безмолвно плачут, утыкаясь хирургам в плечо.
Я заплакала, уткнувшись маме в плечо.
Мама обняла меня, усадила на колени и стала с силой гладить по голове. Сама она не плакала. Она вообще никогда не плакала, даже когда однажды чуть не отрезала себе ножом палец. Даже когда по телику показывают какой-нибудь жутко грустный фильм, где в конце главная героиня умирает или расстается с любимым, мама не плачет. Наверное, просто у нее внутри нет лишней влаги.
Они что умерли?
Да, доченька. Папа с бабушкой умерли.
«Как же так? не понимала я. Так ведь не бывает чтобы два человека разного возраста из одной семьи вдруг взяли и умерли. Одновременно!»
Их задавило машиной, да? Как бабушку Валю? у меня вдруг стало гореть горло, как будто я проглотила раскаленный стеклянный шар.
Да, дочка, да. Но ты не плачь, мы с тобой все переживем.
Мы все переживем.
Да, мы с мамой все переживем.
Глава 3
Мама в пятнышку
Мы с мамой идем по набережной. На нас одинаковые белые сарафаны с большими карманами и хлопковые панамы. Мы похожи на двух альбатросов горячий ветер развивает наши волосы и юбки. Я пересказываю ей новый клип, и настроение у меня просто суперское!