О нет, мой ангел, нет! распалялся человек в плаще. В Вас и только в Вас вижу я свое утешение. Только теперь понимаю, для чего для кого проделал я многотрудный путь сей. Человек вздохнул и зажмурился в неизбывной тоске. Понимаете ли Вы, МарьИванна, как одинок тот, кто ни в ком, ни в ком не находит сочувствия? Знаете ли, как тревожен желтый свет в одинокой комнате? Как страшен звук за обоями, и крысы, крысы особенно когда их нет? Но я ушел от них. Ушел к Вам, бесценный ангел мой МарьИванна.
Милый, милый барин, льнула к нему хозяйка, так то-ж в городе, а у нас Ну какие-ж у нас крысы? Тех, что были, давно потравили ядом. А если, где и остались, так их Миша порубил лопатой. И тараканов нет. И летучих мышей. Только волки, да змеи лесные. А плащ ваш я залатала, прибавила она с трогательной заботой. И не заметите, что был порватый. Сто лет проносите а не сносите.
О, МарьИванна! воздыхал человек в плаще. Ручки ваши, ручки золотые, бриллиантовые. Дайте лишь посмотреть лишь поцеловать их МарьИванна я раб, раб Ваш..!
Ох, барин, млела МарьИванна. Ох и слова ваши. Что мед по сердцу. Я таких и не слыхивала. Уж наверное вы точно поэт.
Какая у нее грудь, думал человек в плаще, украдкой скользя взором по округлым возвышенностям своей дамы. Никогда не видал я такой груди. Пышная, исполненная таинственного колыхания, белоснежная и зыбкая лишь тонкая грань отделяет ее от меня. О, воображение! Воистину, и оставшись совсем без покровов была бы она менее обнажена, чем теперь»
Кхм! раздалось поблизости.
МарьИванна его вдруг оказалась сидящей за столом; в одной руке блюдце с чаем, в другой сахарная голова; полные красные губы причмокивают, большие прозрачные глаза безразлично скользят кругом.
Перед человеком в плаще стоял медведь: «Идем уже курить, добрый человек».
***
Над головой стыли звезды. Полная луна, окруженная бледным нимбом, безо всякого интереса глядела на темнеющий лес, алмазно-искрящийся снег, на домик среди сугробов, что отбрасывал короткую острую тень.
Гляди-ка, удивился медведь. Разъяснилось, как ничего и не было.
Да-а-а, протянул человек, кутаясь в плащ, А тишина-то, тишина
Медведь достал из кармана шкалик с самогоном, и они поочереди отпили из горлышка.
Что тишина, пробубнил медведь, закуривая. Одна видимость. Оно вроде и тихо, а все как будто на взводе. Одно слово стабильности в мире нет.
А где-ж ее взять-то, стабильность? философски заметил человек в плаще, тоже закуривая, если каждый там (он ткнул пальцем вверх) делает, что ему вздумается, а отдуваться за все простому человеку.
Все потому, что Царя нет, отвечал медведь
Как нет? удивился человек. А кто-ж тогда на троне сидит?
Так то-ж разве Царь? усмехнулся медведь. Настоящий Царь он сильный. А потому добрый. У доброго же Царя забота прежде всего о государстве, о подданных. А ежели он только о собственном брюхе печется, и все царство под себя одного подгоняет, словно башмак, так такого надобно гнать в шею! Ибо не Царь то, а проходимец.
Медведь отпил еще из шкалика и добавил, глядя на луну:
Эх, кабы получилось у нас в свое время, что задумали, глядишь, и жили бы, как люди.
А что такое вы задумали? спросил человек в плаще.
А вот что, отвечал медведь. Давно не вспоминал я об этом, и уж забыл за давностью лет, да напомнил ты мне дела минувшие. Так и быть: расскажу без утайки все, как было.
Рассказ медведя.
В те годы я на флоте служил. Носил бескозырку с лентами, тельняшку и брюки клёш.
Исправно служил. От работы не бежал, приказы исполнял неукоснительно, вахты стоял и за себя, а где надо и за товарищей, если сильная качка. Я, надо сказать, к качке нечувствительный. Другой матросик, бывало, чуть заштормит уж весь зеленый; через борт перегнется, рыб прикармливает. Я же все ничего. Словом, и сослуживцы, и командование меня ценили. Так и тянулась моя служба. Не быстрее, чем у всех, и не медленнее, и совсем уже немного оставалось до приказа, если бы не прибыл к нам однажды адмирал. Он как раз был в тех краях на учениях, и по старой памяти заглянул к нашему капитану на корабль; а был он капитану однокашник.
Встретились капитан с адмиралом, обнялись. Капитан так даже прослезился. Стали вспоминать разные случаи из своей курсантской молодости, да так и зашли в каюту.
Долго ли, коротко ли, прибегает матросик, из наших, и говорит: "Иди, Миша; товарищ капитан тебя зовет".
Пришел. Стучу. Открывает сам капитан.
В каюте стол накрыт; коньяк, морепродукты импортные видно, адмирала подарок. За столом сидит сам адмирал в расстегнутом кителе и с красным носом.
Я, как положено, встал во фронт, докладываю: «Такой-то такой-то прибыл по вашему распоряжению!». Адмирал говорит: «Не робей Миша. У нас запросто. Проходи и садись на диван».
Я сначала не поверил: как, мол, так? Адмирал простого матроса за стол приглашает! А капитан стоит рядом, подмигивает: «Выполняй, Миша, приказ».
Сел я. Адмирал мне рюмочку наливает, а сам хитро так смотрит: «Давай, говорит, Миша, выпьем за знакомство».
Так точно! отвечаю, товарищ Адмирал!
А Адмирал мне: «Отставить Адмирала! Для тебя я просто Назар Филиппович. Потому как много хорошего мне рассказывал о тебе твой капитан».
Так точно! говорю. А сам еще не решаюсь целого Адмирала по имени-отчеству называть.
Адмирал тогда вторую рюмочку наливает: «Давай, Миша, снова выпьем с тобой. За то, чтоб во всем мире наступили мир и спокойствие».
Я, как приказано, выпил, но уж больно хорош оказался адмиральский коньячок, потому как спрашиваю: «А как же это так мы, товарищ Назар Филиппович, выпили за мир, коли если он настанет, то в нас с вами, в военных, то есть, всякая нужда отпадет?»
Посмотрел на меня Адмирал строго так, а потом как хлопнет себя по коленке, да как засмеется: «Ай да боец! Вижу теперь и сам, что не дурак. Логическое мышление в тебе, говорит, есть». Наливает третью рюмочку, и говорит торжественно: «А теперь, Миша, выпьем за нашу Родину». И встал. Я, конечно, тоже встал, а капитан с рюмочкой уже стоит, и за стол держится: «За Родину! говорит. Нашу Мать!» И прослезился.
Выпили мы. Адмирал наклонился ко мне, вот как я к тебе теперь, и говорит: «Вижу я, Миша, что ты действительно хороший матрос. И дело наше, особо секретное и государственной важности, для которого мы тебя позвали, можно тебе доверить».
Я оробел, на адмирала гляжу, а он опять улыбается, хитро так: «Не робеть, боец! На то они и дела, чтобы их делали». И наливает четвертую рюмочку.
Я выпил, отдаю честь: «Так точно, Назар Филипович! Надо сделаем!»
Адмирал обрадовался, а капитан даже в ладоши захлопал от удовольствия.
Ну, говорит адмирал, тогда слушай. Но прежде, чтобы не открыл кому ненароком гос. тайны, вот тебе документ о неразглашении. Подпиши здесь и здесь.
Есть подписать! отвечаю. И подписываю.
Адмирал все проверил, документ к себе в портфель убрал и стал рассказывать.
Давным-давно, говорит был, Миша, один очень интересный Царь. Жил он неизвестно где, и звали его неизвестно как. Да только есть сведения, что обладал тот царь весьма важными для науки качествами; то есть, по-тогдашнему, был он великий волшебник. И был у царя предмет, который он сумел так намагнитить своим волшебством, что всякий, кто им завладеет, непременно станет самым могущественным Царем. Что за предмет никто не знает; тайну эту царь унес с собой на тот свет, как великую загадку для потомков. Вот нам и предстоит ее разгадать.
Я сижу, слушаю, на ус мотаю. А адмирал дальше речь ведет.
С этой целью снаряжаем мы поисковую экспедицию, а тебя временно командируем на сушу и назначаем руководителем. Но запомни о том, что это на самом деле за экспедиция, и какая ее настоящая цель, не будет знать никто, кроме тебя одного. Работать будешь под прикрытием. Дадим тебе студентиков с филфака, а ты над ними вроде научного руководителя. Поедете по деревням да по селам изучать народный фольклор. Студентики будут старичков опрашивать, частушки записывать, артефакты народные искать, а ты ходи, смотри, да на ус мотай. Каждую добытую вещь сам осматривай, и чуть что мигом ее секретной бандеролью нам. А уж мы ее передадим Царю, и станет наш Царь самым сильным. А если он станет самым сильным, то кто же осмелится на нас напасть? Вот и наступит мир во всем мире. Понимаешь, говорит, Миша, теперь мой тост?