Фонари не светили. Ветер гнал рябь по лужам, которые уже покрывались льдом, и снег лепил, однако же, луна нет-нет да и проглядывала среди туч, освещая путь. Впрочем, ненастье не такая уж плохая вещь, когда точно знаешь, что вот сейчас выпьешь таким образом, на душе у меня было вполне сносно.
Проходя мимо переполненной мусорки, я вдруг почувствовал, что я не один здесь. От неожиданности я остановился. Настроение мое внезапно испортилось, и даже мысль о скорой выпивке не грела более душу.
Пораженный, стоял я, не зная, что предпринять, а ощущение чьего-то присутствия только усиливалось, ложась гнетом на плечи, наполняя сердце холодом. Желая поскорее скрыться из этого странного места, я, повинуясь какому-то безотчетному чувству, поднял глаза, и
В окне дома, у которого я остановился, был чей-то силуэт. Я не видел его в подробностях, но знал, что тот, в окне, тоже наблюдает за мною. В эту минуту луна снова появилась, и в ее бледном свете я увидел женщину.
Полноте, мой друг укоризненно покачала головой Маргарита. Опять вы всех разыгрываете.
Клянусь, так и было! усмехнулся Собакевич, довольно попыхивая своей трубочкой. От первого до последнего слова.
Видите, пожаловалась Маргарита, с ним никогда, никогда нельзя говорить серьезно.
Конечно-конечно, про женщину в окне это он вас спародировал, поддакнул Михаил.
Мой друг, добавил также и я, а ведь мы рассчитывали на правду.
А я и говорю правду, осклабился Собакевич. Я стоял и смотрел, как она на меня смотрит, и
В минуты, как эта, мне хочется уколоть его своей шпилькой! сказала Маргарита, и досадливо поморщилась. В общем, я выхожу из игры. Если хотите, рассказывайте дальше сами.
Ну же, Маргарита Николавна! воскликнули все, включая бармена. Просим! Продолжите вашу повесть!
Маргарита оставалась непреклонна.
Пусть кто-нибудь другой продолжает, отрезала она. Если не боится, что все обсмеет и испортит вот этот тип, и ткнула Собакевича в бок. Ну же? Она обвела нас взглядом. Кто смелый?
Михаил открыл было рот, но Маргарита остановила его движением руки: «Вас это не касается, мой друг. Вы сами давеча признались, что не обладаете даром быть интересным».
Михаил сник.
Остаются бармен, Катамаранов и Йорик, продолжала Маргарита. Однако бармен, в отличие от нас, на работе, и было бы несправедливо обременять его дополнительно. Стало быть, Катамаранов и Йорик.
Я чувствовал, что все ждут истории именно от Катамаранова. К тому же и Маргарита назвала его первым, а она ничего не делала просто так. Конечно, Катамаранов с самого своего появления в баре зарекомендовал себя как более серьезный и рассудительный человек, и уж наверное должен был быть лучшим рассказчиком.
С одной стороны, мне было досадно. С другой я понял внезапно, на сколько скучна моя собственная жизнь. Еще секунду назад мне казалось, что мне есть о чем поведать этим людям, но стоило обернуться и окинуть мысленным взором свое прошлое, как в нем открылась сияющая пустота, где проносились, подобно былинкам, гонимым ветром, лишь никчемные жизненные мелочи.
«Не может быть, чтобы жизнь моя была настолько пуста, рефлексировал я. Не может быть, чтобы я на столько ничего не представлял из себя, чтобы всегда довольствоваться вторыми ролями!»
Злость охватила меня внезапно, и решимостью исполнилось сердце, и тут из сияющей пустоты встало размытым пятном и приблизилось, принимая все более отчетливые очертания то, о чем, я понял это, я непременно должен рассказать именно здесь и сейчас этим почти незнакомым людям в виде искупления, которое, если и возможно, должно было свершиться именно теперь, и
Хорошо, господа, выдохнул я. Я расскажу.
Общество, как и тогда, когда говорила Маргарита, с интересом подалось ко мне и, волнуясь, я начал.
***
Дело это давнишнее и я, признаться, уж забыл, о нем, но словом, лучше я сразу начну, без предисловий, чтобы не передумать и рассказать все, как есть, ничего не утаив.
В то время я был старшеклассником. Нас собрали время было такое словом, нас повезли в колхоз на уборку картофеля.
Я тоже бы в стройотряде, признался Собакевич.
Вы свое отговорили, не глядя на него ответила Маргарита. Поэтому сидите тихонько и слушайте.
Собакевич с независимым видом замолчал, и я продолжил.
Нас, несколько классов, привезли на автобусах и выгрузили у какого-то забора, за которым были постройки барачного типа вероятно, склады, и тянулась проволока, вдоль которой бегала на цепи собака.
Весь день мы склонялись над бороздами. Рядом ползли грузовики, которые мы наполняли картофелем. В кузове каждого из них стояло по два ученика; они принимали полные ведра, а обратно бросали пустые.
То были, конечно, отпетые школьные хулиганы; ведь оказаться на борту настоящей сельской машины мечтал каждый, но только самые сильные и жестокие могли отстоять это право.
Почетная эта должность дополнялось и еще одним приятным развлечением: мы все, кто были внизу, были отличной мишенью. Выбирая картофель из борозды, нужно было держать ухо востро и не выпускать машины из виду, и все же время от времени то один, то другой из нас охал и тер ушибленную спину. Преподавателей не было поблизости. Они остались на краю поля любоваться осенне-сельскими видами, поэтому чувствовали себя хулиганы весьма фривольно.
Так, под картофельным обстрелом, в тяжелом и непривычном для нас, городских, физическом труде, тянулся день.
Негреющее осеннее солнце висело в выцветшем небе. Какие-то птицы носились над полями с жалобным писком, и грузовики ползли
Вечером, уставшие, мы возвращались. Автобусы ждали все там же, у забора. Флегматичный водитель лениво покуривал. Классный руководитель о чем-то говорила с директором колхоза.
Натруженные руки болели. Ныли спины. Ноги отказывались идти. Зато у каждого была с собой сумка с картофелем, подарок колхоза
Вам подарили сумки? послышался голос Собакевича.
Сумки мы взяли из дома, ответил я, не сразу уловив насмешку. Колхоз подарил нам картошку. В те времена такой дар был подспорьем для каждой семьи.