Какой-то солдатик даже сфотографировался с нами на память. Так у меня и появилась фотография одноклассников с солдатом, где мы сидим в рядах зала, а он впереди нас. Он даже пришёл со мною попрощаться перед демобилизацией.
Перед вступлением в пионеры. 1963 г Н-ская воинская часть.
Это дело было зимой. Он нашёл мой дом, позвал меня к воротам, мы недолго правда поговорили. Мне было так неудобно я убирал за свиньёй в сарайчике и был в грязной одежде. Однако солдатик виду не подал и мы тепло простились.
Другим, не менее важным пристанищем моего детства был чердак дома, где были свалены всякие ненужные вещи. Книги в ящиках, радиодетали, которые принес туда брат, старая одежда висевшая на толстых веревках, покрытая слоем пыли. Но даже она не мешала мне каждый раз, когда я туда попадал, с интересом прочитывать заново эти старые книжки, тетрадки, сохранившиеся от братьев и сестер, копаться в радиодеталях, многие из которых стали моими игрушками. Но главное наступало во время дождя. Утомившись от этих занятий, я забирался на самодельную постель и засыпал сном праведника под усыпляющий шелест водяных капель и струй, ударявших в крышу. А в это время меня обыскивалась мама, не ведая, куда я подевался, но потом догадывалась. На крыше сарая мы тоже устраивали постели, но спать там почему-то было хуже: то ли жара донимала сильнее, то ли остатки сена мешали или были там чаще. Мы просто сделали из него наш штаб. А отец здесь частенько складывал на хранение урожай плодов сушенных и не сушеных, сено для разной живности. О плодах я упомянул не случайно, потому что наш дом, как вы уже знаете, был окружен довольно большим садом, на две трети состоявшим из грушевых деревьев, причем каждое из них имело не только сортовое название, но и имя одного из нас. Так сказать, в честь нас. Как только возвели дом в 1949 году, отец сразу выписал в питомнике несколько саженцев и высадил их в надежде, что в скором будущем возле нашего дома вырастет хороший сад. А в дождливую погоду, сидя за окном и уплетая мокрые и холодные от дождя груши и ранетки, я с благодарностью думал, что вот есть у нас сад, есть плоды, и сама возможность видеть картину деревьев, мокнувших под шумными потоками воды и порывами ветра.
Особый интерес был у меня к работе отца в саду весной и летом. Когда приходило самое первое тепло, он разводил в большом металлическом чане отраву для опрыскивания и облачался в парусиновый балахон. Наполнив раствором химикатов заплечный аппарат зеленого цвета, он медленно шел в сад и высоко поднимая шланг, распылял яды. Вся работа занимала дня два три и всегда под вечер, потому что отец уважал и любил точность, и делал как было написано в многочисленных садоводческих журналах, которыми была уставлена наша этажерка довольно красивой формы. Однако потом его верный агрегат сломался и он приобрел другой, неудобный и тяжелый. Да сколько он ни чинил некогда безотказный прибор, ничего не получилось, и приходилось поневоле накачивать до упора купленный баллон. Тут-то мы и пыхтели, потому что с каждой накачанной атмосферой давить становилось все труднее и труднее.
После опрыскивания деревья покрывались блестящем налетом солей и мы к ним подходить попросту боялись. Да и мать не советовала. Только дожди помогали избавиться от ядов.
Миша, Саша и племянник Костя весёлые минуты..
Гасло лето и август уступал место сентябрю. Мы снимали последний урожай и все семейство принималось за мочение груш и яблок. Но сколько было при этом шума. Всегда отец был чем-то недоволен и безобразничал. Его привередливость выводила маму из сил, она беззлобно ругалась с ним, но что она могла поделать. Однако временами он расходился не на шутку. Однажды окуривали дымом страшно старые бочки, мыли их, выполаскивали, готовили так же камни, сироп и вся это адская работа приходилась на мамины плечи. Двор в такое время напоминал мамаево побоище: везде горелая солома, ведра, тряпки, доски от бочек, кипяток в чанах. Я просто путался в этих дебрях и помогал, чтоб не видел отец это его бесило, когда помогали без него.
Засыпав груши, ранетки в бочек и залив их сиропом, мы спускали их в холодную бетонированную яму, расположенную в углу сада. Но добраться до нее было не так-то просто на пути тек ручей с довольно вязкими берегами, и поэтому через него всякий раз перекидывали доски две или три. Добравшись до ямы, можно было увидеть, квадратный лаз метр на метр, который вел внутрь и шаткую лестницу, по которой спускались, боясь упасть в холодную воду на дне. Ее там было немного, но она до того была холодной, что одно ожидание прикосновения к ней приводило в дрожь. При всей умелости отца, ему почему-то не хватало времени сделать более менее сносную лесенку, чтобы можно было без опаски слезть внутрь. Летом нам периодически приходилось чистить яму от ила и вычерпывать такую ледяную воду, что она сводила судорогой руки. Всегда при этом я проклинал и «бордянку», и воду и всё- всё на свете за испытываемые мучения. Спустить бочки в яму было делом непростым, приходилось опутывать их верёвками и протискивать в отверстие двое или трое стояли вверху, а кто-то ещё и принимал внизу, кряхтя и напрягая руки.
Зато сколько было удовольствия, когда на октябрьские праздники мы раскупоривали бочки с мочёными грушами или ранетками, все наперебой оценивали сок, плоды, или как удалась ли заготовка. Но в последние годы жизни в доме эти некогда отличные плоды стали хуже, а после середины 70-х годов вовсе исчезли, потому что после того, как отец вышел на пенсию, он почти перестал заниматься садом.
В сентябре-октябре на ветвях деревьев оставались последние груши и яблочки. Тогда начиналась настоящая охота за ними. Мы вооружались длинной палкой, с привязанной на её верхушке небольшой баночкой и долго ходили по саду, высматривая среди пожелтевшей и не успевшей опасть листвы, желанные плоды. Сорвать такую грушу или ранетку было настолько приятно, что мы не жалели времени. Особенно, если их прихватывало первым осен-ним морозцем разгоравшейся осени.
А потом мы собирали в кучу и жгли листья. Дым низко стлался над землей, пропитывая прозрачный осенний воздух, щекоча обо-няние до слез. Мы, три брата, долго стояли возле тлеющих костров, подгребали все новые и новые порции листьев, которым как казалось, не было ни конца и ни края. Безлистные деревья стояли на голой землей, как обиженные и хотелось в этот миг сделать для них что-то хорошее. Потом мы вскапывали почву под ними, и тогда сад напоминал настоящую целину.
Первая пороша нежным покрывалом укутывала промерзшую землю и деревья стыли от пронизывающего ноябрьского ветра. Некоторые вымерзли за длительное время жизни в саду и отец понемногу высаживал новые сорта. Но время брало свое и в одно прекрасное солнечное утро он решил, что не будет больше обновлять сад. Только прививать на старых. В саду действительно остались только самые хорошие деревья и мы все время ждали от них неплохого урожая.
Зимний юмор: Саша убирает снег с помощью тачки
Иногда зимой я выходил в сад, или в большой или малый- они перегораживались между собою забором, и там, среди заснеженных деревьев, проводил свои уединенные минуты. Миновав двор, по узкой тропке вдоль изгороди неспешно выходил в сад, где томились засыпанные снегом деревья. Глубокие сугробы охраняли холодный сон старых груш, которые летом роняли на траву ароматные плоды, пурпурных ранеток, сохранявших яблочки до самого снега. Ветви их тонко шумели под пронзительным ветром. На небольшом склоне в глубине сада, где росла пурпурная ранетка, среди ее полузасохших сучьев, виднелись на ветвях переспевшие, не съеденные птицами яркие плоды.