При чем здесь Ленинград? не понял я.
У него диплом по творчеству Ольги Берггольц, сказал Ян. Поэтесса такая. Живет в Ленинграде, и Влодек туда ездил.
Узнал? повернулся я к Влодеку.
Нет, вздохнул тот.
А зачем ездил?
Чтоб посмотреть.
Влодек, кстати, по-русски говорил лучше Яна.
У меня девушка русская, признался Влодек. Хорошо учит.
И не одна! с осуждением посмотрел на него Ян. Так ты будешь писать?
«Опять это писать, подумал я. Что они от меня хотят?»
Чтобы ты написал для Влодека диплом! За деньги
Последние слова Ян произнес шепотом.
В принципе, деньги у меня были, я регулярно ссужал их Сане, когда тому нечем было расплатиться за карточный долг. Кроме повышенной стипендии, я получал тридцать рублей в месяц как инструктор в обществе «Трудовые резервы». В нем я тренировался в секции вольной борьбы. Плюс талоны на питание, легко конвертируемые в живые деньги, а это еще тридцать рублей.
Сколько? спросил я.
Пятьдесят рублей! шепотом сказал Влодек.
Ян сделал большие глаза.
Шестьдесят, поправился Влодек, плюс подарок из Польши, какой захочешь!
Я знал, что некоторые девушки из моей группы привозили себе и подругам джинсы из Польши. Другой вопрос, как они туда попадали? Но я не утруждал себя поисками ответа на него. У меня было много других дел.
Ладно, сказал я. Почитаю стихи, и скажу, берусь за диплом или нет. У вас ведь не повышенные требования?
Нет! хором сказала Ян и Влодек.
Главное, жебы написал, добавил Ян.
Из всех нас он был самый здравомыслящий.
На следующий день я отправился в Ленинскую библиотеку и заказал книги Ольги Берггольц.
Как я и предполагал, это была хорошая советская поэтесса. Может быть выдающаяся. Она пережила блокаду Ленинграда, что говорило о многом даже тому, кто родился после войны. А ее слова «никто не забыт и ничто не забыто» в нашей стране знали все.
«Настоящий поэт! подумал я, глядя на фотографию Ольги Берггольц. Лицо красивое».
Причем лицо стареющей поэтессы мне нравилось гораздо больше, чем молодой. «Наверное, это от фотографа зависит», подумал я.
Я сказал Влодеку, что согласен написать диплом, и принялся строчить. Студенту, умеющему работать с литературоведческим статьями, это не составляло большого труда. Тем более когда знаешь, что к иностранцу никто особо придираться не будет.
Машинистка поймет? спросил Влодек, когда я передал ему тридцать страниц написанного от руки текста.
Поймет, сказал я.
Хотя до сих пор с машинистками встречаться мне не доводилось.
Добавить бы надо, сказал Влодек, взвесив в руке рукопись. Все же это диплом, а не курсовая.
Еще список литературы будет, успокоил его я. Страниц десять.
Цитаты есть?
Полно.
Все творчество охватил?
Почти. О прозаической книге «Дневные звезды» не писал.
Прозу не надо, согласился Влодек, только стихи.
Мне автобиографическая проза нравилась гораздо больше стихов. И если уж становиться писателем, то прозаиком. Но Влодеку об этих своих соображениях я говорить не стал. Тот бережно уложил рукопись в портфель. Было видно, что он умеет ценить свое имущество.
Она немка? спросил Влодек, пожимая мне руку на прощанье.
С чего ты взял? удивился я.
По фамилии.
Отец из Риги, сказал я. Мать русская.
Тогда ладно, успокоился Влодек. Ну, я пошел. Деньги отдам на следующей неделе.
Хорошо.
Отчего-то я не сомневался, что Влодек со мной расплатится.
Хорошая поэтесса? спросил Ян, когда я сказал ему, что написал диплом.
Очень, кивнул я. Первого мужа, правда, расстреляли.
Кто муж?
Поэт Борис Корнилов, тоже хороший.
Когда расстреляли?
В тридцать восьмом.
Я не стал говорить, что саму Ольгу Берггольц дважды арестовывали, и здоровье она потеряла в застенках НКВД. Полякам все эти перипетии могли быть непонятны.
Вшыстко розумем, сказал Ян. У нас тоже расстреливали. Политика.
Иногда он начинал говорить по-польски, но я все понимал. Недаром польский язык изучаю. Правда, Кира Михайловна, моя преподавательница, заявляла, что по-настоящему выучить этот язык мне не удастся.
Почему? недоумевал я.
Акцент не тот. И ударения неправильно ставите.
Сама она говорила с сильным польским акцентом, однако это не мешало ей смотреть свысока и на русских, и на белорусов. Не знаю, какие отношения у нее с литовцами, их в нашей группе не было.
Что будешь заказывать для подарка? спросил Ян.
Не знаю, пожал я плечами.
Хотя на самом деле я знал, что закажу. Я мечтал о полном собрании сочинений Константина Паустовского в восьми томах. Недавно оно вышло, но в книжных магазинах, естественно, его никто не видел. Дефицит в нашей стране отчего-то наиболее был распространен среди книг.
Больше других у Паустовского мне нравились его ранние вещи «Романтики» и «Блистающие облака», я даже курсовую по ним написал. Но прочитать их можно было только в собрании сочинений, отдельными книгами они не выходили. Во всяком случае, сейчас.
Джинсы можно заказать, сказал Ян, и оглянулся по сторонам. Или отрез на костюм.
Отрез? не понял я.
Да, штуку матерьялу Я правильно говорю?
Правильно, кивнул я. Подумаю. Мы с Влодеком завтра встречаемся.
Ян уткнулся в книгу, а я отправился на тренировку. На третьем курсе у меня каждый день был расписан по минутам, как говорил в таких случаях Вадик даже выпить некогда. Я, правда, и не пил, борьба плохо сочеталась с выпивкой.
Пересчитай, сказал Влодек, передавая мне конверт с деньгами.
Верю, хмыкнул я, и засунул конверт во внутренний карман пиджака.
Деньги обязательно надо пересчитывать, строго сказал Влодек. Доверяй, но проверяй.
Несмотря на хороший русский язык, «обязательно» у него тоже было с мягким знаком.
Я достал конверт и пересчитал купюры ровно шесть червонцев.
В расчете? спросил Влодек.
Конечно, сказал я, вот только подарок
Да, подарок! обрадовался Влодек. Мы договаривались. Ян сказал, что ты хочешь отрез на костюм.
Отрез? Нет, я хочу собрание сочинений Паустовского. В ваших книжных магазинах оно обязательно будет.
Я чуть было не вставил мягкий знак в слово «обязательно».
Здесь не можно купить?
От удивления Влодек стал плохо говорить по-русски.
Не можно, кивнул я. Восемь томов везти будет тяжело.
Влодек долго смотрел на меня. Видимо, русский человек открылся ему с какой-то другой стороны. Хотя на самом деле я был белорусом.
Белорусы раньше были поляками, а теперь русские, сказал Влодек. По-белорусски даже ты редко говоришь.
У него опять стал хороший русский язык.
Не с кем, сказал я. На русском отделении учусь.
Мы помолчали.
Ладно, вздохнул Влодек. Привезу. Напиши на бумажке фамилию.
Я написал.
Хороший писатель? посмотрел на бумажку Влодек. Как Достоевский?
Лучше, сказал я.
Мне и правда Паустовский нравился больше, чем Достоевский, но говорить кому-либо об этом я не собирался. Поляки в данном случае в расчет не принимались.
Да, мы иностранцы, согласился Влодек. Но жениться я хочу на русской. Как ты к этому относишься?
Женись, пожал я плечами. Хотя и польки ничего.
Очень капризные! И деньги любят больше, чем меня.
Мы засмеялись.
Да, я показывал свой диплом на курсе. Сказали очень хороший.
Я почувствовал, что краснею. Бороться на ковре проще, чем писать поляку диплом. Кстати, как быстро он мой диплом стал считать своим Учись, студент.
Ладно, привезу я тебе этого Влодек заглянул в бумажку, Паустовского. А у Берггольц действительно латышская фамилия, я посмотрел в энциклопедии. Хорошо, что не немка.
Я не стал выяснять у него, чем немцы хуже латышей.
Через день на лекции по русскому языку наш преподаватель Антон Антонович Балабан вдруг заговорил о роли омонимов.
Посмотрите, как одни и те же слова могут иметь разный смысл, сказал он. Вот одна фраза: «Когда пришел Наполеон, поляки пели соло в яме». И вторая: «Когда пришел на поле он, поля кипели соловьями». Как разделишь слова, так и будет: в одном случае поляки пели, в другом поля кипели, что кому больше нравится.