Сергей вдруг понял, что, размышляя о том, что произошло в библиотеке, он забрёл в совершенно незнакомый район города. Из открытых окон кабака, мимо которого он проходил, неслись пьяные голоса и звон посуды.
Вдруг прямо перед Зубовым из с треском распахнувшейся дверцы на тротуар вывалился клубок человеческих тел. Замелькали звериные, оскаленные лица, кулаки. Крики, рычание, хрипы. Выскочивший из дверей следом кабатчик перекрыл всё трелью полицейского свистка. Из тёмной глубины улицы отозвался другой. Хрипящий, перекатывающийся клубок распался. Трое один, припадая на левую ногу, бросились в разные стороны. Четвёртый остался лежать в луже крови.
У дверей трактира возник полицейский чин:
Что тут у тебя опять?
Трактирщик запричитал:
Лёшка Косов опять безобразил. Водки требовал!
Полицейский подозрительно посмотрел на лежащего в крови.
Не кончили его?
Тот застонал, заскрипел зубами.
Оклемается, махнул рукой трактирщик.
Его в больницу бы надо, не выдержал Зубов.
Да кто примет его такого?
Полицейский молча обдумывал ситуацию.
Его домой надо отволочь, решил трактирщик, он же вон через улицу обитает в «колидорах». На прошлой неделе его туда отгружали Ну-ка, ребята, он обернулся к вышедшим из кабака любопытным, взялись дружно. Я отблагодарю.
Трое подошли к лежащему.
А ты чего стоишь? трактирщик обернулся к Зубову. Помогай.
Сергей подошёл ближе.
За руки, за ноги взяли!
Вчетвером подняли тяжёлое тело.
А куда нести-то?
Я знаю, отозвался передний.
Процессия двинулась через улицу. Трактирщик распахнул дверь:
Чайку не зайдёте испить?
Полицейский чин, чуть подумав, тяжело перешагнул через порог.
«Колидорами» на языке местных называлось длинное двухэтажное кирпичное здание, которое населяли фабричные. Каждая семья занимала комнату, которые одна за другой тянулись на каждом этаже по обе стороны коридора во всю длину здания. Скученность, грязь, вонь.
Четверо тащили тяжёлое тело по коридору, а вокруг в полутьме с единственной тусклой лампочкой у входа сновали полулюди-полутени, не обращая никакого внимания на неожиданную процессию. Из-за каждой двери доносились то разухабистая под гармошку песня, то ругань, то женские визги, то плач ребёнка. «Колидоры» жили своей будничной жизнью.
Наконец передний остановился и застучал в дверь:
Открывай, Машка, хозяина принесли!
В распахнувшейся двери показалось бледное испуганное лицо измождённой женщины, которая, крестясь, отступила в сторону. Тело внесли, опустили на пол:
Принимай!
Носильщики расступились. Женщина шагнула вперёд. Но тут лежащий вдруг открыл глаза, приподнялся, протянул к ней руку и, булькая кровью во рту, зарычал:
Убью!
Женщина в ужасе отшатнулась. Мальчишка лет пятнадцати-шестнадцати заслонил её собой:
Только тронь!
Лежавший рванулся к нему, но вдруг упал навзничь и замер.
Преставился, соколик, в наступившей тишине негромко сказала стоявшая рядом старуха. И женщину, хозяйку, вдруг затрясло от рыданий. Она крестилась и приговаривала:
Слава тебе, господи! Спасибо тебе, что избавил от ирода!
Старуха дёрнула её за рукав:
Ты что же о муже-то своём так, охальница!
Но та продолжала истово креститься, выкрикивая беззвучные слова, с ненавистью глядя на мёртвого мужа.
Зубова замутило. Он поспешно, расталкивая набившихся в комнату людей, вышел в коридор.
Вам плохо? сочувственно обратился к нему средних лет мужчина в фуражке с околышем.
Сейчас пройдёт.
Первый раз в «колидорах»?
Первый, кивнул Зубов, просто Содом какой-то
Это вы верно подметили, согласился незнакомец, мне тут часто приходится бывать. Насмотрелся
Вы из полиции? взглянув на фуражку собеседника, поинтересовался Сергей.
Отнюдь. Впрочем, разрешите представиться, Николай Николаевич Кувшинников, из рабочей инспекции.
Зубов, студент, Сергей пожал протянутую руку. Что же это за инспекция такая? Никогда не слышал!
Мы государевы слуги, должны контролировать, чтобы между рабочими и хозяевами было всё по закону. Да толку-то, Кувшинников махнул рукой.
Что так?
Хозяева отмахиваются от нас как от назойливых мух.
Выходит, отвернулся государь от своих верных слуг?
Да при чём тут государь! вскричал Кувшинников. Он-то указ подписал, как всё должно быть. А хозяева слышать об этом указе не хотят.
Так, может, написать об этом государю?
Я писал, неожиданно признался инспектор.
И что?
Кувшинников тяжело вздохнул:
Чуть с работы не вылетел. Они, хозяева, с местным начальством крепко дружат. Вы видели, как люди живут здесь, в этих «колидорах». Что у них за жизнь? Каторжная работа да кабак. Народ звереет в таких условиях. Взять хотя бы Лёшку Косова.
Кого?
Да вот этого, которого принесли. Он ведь, когда-то нормальный мужик, настоящим зверем стал. Как напьётся, и пошёл злость свою на людей срывать. Жену свою, сына бил смертным боем. Сын хороший парнишка, смышлёный, за мать пытался заступаться. А кем вырастет. Пьяницей или бандитом. Нет ему отсюда другой дороги.
Кувшинников замолчал, потом взглянул на Зубова:
Вы меня извините, Сергей. Наболело
Понимаю.
А что толку? горько заключил Кувшинников. Разве мы можем что-нибудь изменить?
Зубов спустился по лестнице, вышел на тёмную грязную улицу. Как-то особенно отчётливо представил себе мёртвого Лёшку, когда-то неплохого мужика, которого жизнь сделала зверем. В распахнутых настежь окнах орали под гармошку, пили водку, били друг друга в кровь. «Колидоры» жили своей жизнью.
Сзади зацокали копыта. Появившись, извозчик придержал лошадь. Какие-то люди с двух сторон взяли Сергея под руки. Он рванулся, но тщетно. Держали крепко.
Сзади кто-то сказал:
Не дёргайтесь, Зубов. Вы арестованы.
22. Павел и Солдатов
Солдатов ещё раз оглядел Павла с головы до ног.
Рад тебя видеть! Сколько же мы с тобой не виделись?
Да я-то тебя видел, а ты меня нет.
Как это? удивился Павел.
Хозяин приложил палец к губам, прислушался, заговорил, приглушив голос:
Я же ходил на ваш процесс. Видел вас всех. И мне тогда ещё сказали наши, что тебя скоро выпустят, потому что товарищи так вели себя, что ты, мол, сбоку припёку в их компании оказался
Да, вздохнул Павел, в неоплатном долгу перед каждым из них.
Какие люди! покачал головой Солдатов. Вот кому памятники надо ставить.
Может быть, поставят потом Потомки.
Может, согласился хозяин. Только мы до этих дней не доживём. Пойдём на кухню. Чаем тебя напою.
Накрывая стол, Солдатов заговорил вновь:
Вот сказал про памятники и подумал: народ наш горемычный, сдаётся мне, ещё ой как нескоро помянет нас добрым словом.
Он налил из графинчика две стопки.
Давай, брат, за тех, кого с нами нет
Выпили, хозяин вздохнул.
Я последнее время много о чём передумал. А поделиться не с кем, потому и рот сейчас не могу закрыть.
Ну так и говори, о чём надумал.
Солдатов нахмурился:
Слишком уж больно ударила нас охранка. Самых лучших выбила. Хотя Есть тут и наша вина
В чём? удивлённо взглянул на него Павел.
Дисциплины нет раз. Конспирация плохая два. А три самое худшее. Террор стал модой, много среди нас лишних, для которых главное чтобы на пьедестал взойти героем.
Ну, это ты зря, возразил Павел, пьедестал этот очень часто эшафотом оказывается.
Может быть, и так, согласился Солдатов. Но Давай лучше о деле. Ты ведь не просто так ко мне пришёл?
Не просто так. Виртуоз в Москве.
Да ты что! просиял Солдатов. Наконец-то. Давно пора. За всех товарищей отомстить. И за тех, кто в Сибири, и за тех, кого уже нет. Слава тебе, господи, Солдатов перекрестился, дождался Кто?..
Начальник охранки.
Солдатов нахмурился.
Ты что?
Не знаю он ответил не сразу. Харлампиев, конечно же, та ещё сволочь. И я бы лично собственными руками удавил этого гада, но, думаю, если уж затевать дело, так надо, чтобы грохнуло на всю Россию.