Боже мой, скажу я вам, начал Эдди, в Маниле мы узнали эту новость где-то в три утра. К рассвету были в курсе уже все до единого. Передавали даже не по радио, а из уст в уста. Филиппинцы высыпали на улицы Манилы и рыдали.
Полковник сказал:
Наш президент. Президент Соединённых Штатов Америки. Нехорошо вышло. Ай как нехорошо.
Они рыдали как по великому святому.
Он был красавец-мужчина, вздохнул полковник. За это-то мы его и убили.
Мы?
Черта, разделяющая свет и тьму, пролегает через каждое сердце. Меж нами нет такого, кто бы не был виновен в его кончине.
В этом сквозит начал Шкип. В словах полковника сквозил какой-то религиозный пиетет. Он не хотел этого говорить. Но сказал: В этом сквозит религиозный пиетет.
Полковник ответил:
С религиозным пиететом я отношусь к своим сигарам. А что касается всего прочего религия? Нет. Это не просто религия. Это, мать её, истина. Что есть в мире хорошего, что есть красивого, мы на него бросаемся и цап! Видите вон тех несчастных букашек? показал он на провода уничтожителя, в который вреза́лись и коротко вспыхивали насекомые. Буддисты никогда не стали бы тратить электроэнергию на подобное варварство. Знаете, что такое карма?
Вот теперь вы снова впадаете в религиозность.
Ей-богу, я из неё и не выпадал. Я о том, что она у нас внутри, вся эта война. Это и есть религия, разве нет?
О какой войне вы говорите? О Холодной войне?
Это, Шкип, не Холодная война. Это Третья мировая. Полковник прервался, чтобы затоптать подошвой уголёк от сигары. Эдди и Питчфорк уже не участвовали в разговоре, только смотрели куда-то в темноту то ли захмелели, то ли утомились от воодушевления полковника, Шкип не мог догадаться, в чём дело, а дядя между тем предсказуемо вынырнул из облака, в которое погрузился ранее. Но Шкип был частью той же семьи; надо было показать, что он и сам не промах. В плане чего? Да в плане того, что он выдержит штурм этого социального Эвереста: ужина и попойки с полковником Фрэнсисом Ксавьером Сэндсом. Готовясь к восхождению, он отошёл к боковому столику.
Куда это ты?
Да просто собираюсь плеснуть себе бренди. Если уж на дворе Третья мировая война, так к чему отказывать себе в хорошей выпивке?
Мы сейчас на всемирной войне, вот уже почти двадцать лет. Вряд ли Корея продемонстрировала нам это в достаточной степени, или же наш взгляд всё равно оказался не способен разглядеть её признаки. Но со времён Венгерского восстания[16] мы готовы бороться с таким положением дел. Это невидимая Третья мировая. Опосредованный Армагеддон. Это противоборство между добром и злом, и его истинное поле сердце каждого человека. Сейчас я немного переступлю за черту. Хочу сказать тебе, Шкип: иногда я задаюсь вопросом, а не проклятая ли это битва при Аламо[17]. Это пропащий мир. Куда ни обернёшься, ещё кто-нибудь переходит на сторону красных.
Но ведь это не просто противоборство между добром и злом, заметил Шкип. Это борьба между чокнутыми и нормальными. Нам всего-то надо продержаться до того, пока коммунизм не рухнет под грузом собственной экономической несуразности. Под грузом собственного безумия.
Может, коммуняки и не в своём уме, ответил полковник, но они отнюдь не безрассудны. Они верят в свой командный центр и в силу своего немыслимого самопожертвования. Боюсь, сказал полковник и глотнул из бокала; из-за этой заминки показалось, что это и есть конец фразы что он просто боится Но он прочистил горло и продолжил: боюсь, это и делает коммунистов неудержимыми.
От разговоров такого рода Сэндс смутился. Они не вызывали у него доверия. Здесь, в джунглях, он обрёл радость и узрел истину, здесь, где жертвы смыли кровью ложную веру, командный центр прогнил, а коммунизм умер. Они вымели всех хуков отсюда, с Лусона, и рано или поздно выметут вообще всех до последнего коммуниста на планете.
А помните ракеты на Кубе? Кеннеди смог дать им отпор. Соединённые Штаты Америки дали отпор Советам и заставили их отступить.
В заливе Свиней он поджал хвост и бросил кучу славных парней подыхать в грязи нет-нет-нет, пойми меня правильно, Шкип. Я сторонник Кеннеди, я патриот. Я верю в идеалы свободы и всеобщей справедливости. Я недостаточно рафинирован, чтобы этого стыдиться. Но это не значит, будто я смотрю на свою страну через розовые очки. Я служу в разведке. Я ищу правду.
Из темноты подал голос Питчфорк:
Я в Бирме познакомился со многими неплохими ребятами из Китая. Мы костьми друг за друга ложились. Некоторые из этих же самых ребят сейчас правоверные коммунисты. И я жду не дождусь, чтобы увидеть, как их пристрелят.
Андерс, ты трезв?
Слегка.
Боже мой, сказал Шкип, как же жаль, что он умер! Как это случилось? Куда нам теперь идти? И когда же настанет тот день, когда нам не придётся больше повторять это снова и снова?
Не знаю, в курсе ли ты, Шкип, но тут на нашей высоте есть один боец, который считает, что это сделали мы. Наши. Наша контора. В частности, под наше внимание попали добрые друзья Кубы, те парни, что курировали операцию в заливе Свиней. Потом расследование, комиссия, Эрл Уоррен[18], Рассел[19] и все остальные Даллес[20] и тот позаботился, чтобы отвести любое подозрение. Очень над этим потрудился. Заставил нас выглядеть кругом виноватыми.
Эдди резко распрямился. Его лицо находилось в тени, но вид у него был нездоровый.
Не в силах выдумать ни одного хоть бы самого завалящегося палиндрома, объявил он. Так что, пожалуй, откланяюсь.
С тобой всё в порядке?
Чтобы вести автомобиль по дорогам, нужно хоть немного воздуха в лёгких.
Дайте ему воздуха, велел полковник.
Я доведу тебя до машины, сказал Шкип, но почувствовал ладонь полковника на своей руке.
Не беспокойся, ответил Эдди, и вскоре они услышали, как с другой стороны здания заводится его «мерседес».
Тишь. Ночь. Нет, не тишь из джунглей доносился мерный звон, с которым мириады насекомых насмерть боролись за существование.
Что ж, сказал полковник, я и не думал, будто из старины Эдди удастся что-нибудь вытащить. Без понятия, какие там у них планы. И почему он говорит, что плотно работал с Эдом Лансдейлом? Во времена Лансдейла-то он ещё под стол пешком ходил. В пятьдесят втором он, должно быть, был ещё совсем мелким пацанёнком.
Да ладно, ответил Шкип, думая о том, что майор Эдди, когда его сердце волновала страсть, имел обыкновение выражаться даже в некоторой степени поэтично, назвать его слова ложью как-то язык не поворачивается.
Чем ты здесь занимался?
Катался по ночам с Агинальдо. Ну и знакомился с картотекой, согласно инструкции. Инструкцию, кстати, дали в ужасной манере. Резал и клеил.
Замечательно. Очень хорошо, сэр. Какие-нибудь вопросы?
Да: почему в документах никак не упоминается этот регион?
Потому что собирали их не здесь. Очевидно же, что они составлялись в Сайгоне. И его окрестностях. И ещё кучка с Минданао эти достались мне по наследству. Да, я служащий отдела Минданао, у которого нет своего отдела. Тебе что-нибудь нужно?
Я раскладываю дубликаты обратно по коробкам, после того как обрежу их до нужного размера. Мне понадобятся ещё такие боксы.
Полковник обхватил сиденье стула коленями и подъехал поближе к Шкипу.
Да просто распихай их по картонным коробкам, ладно? Скоро ведь переправлять их на новое место. Кажется, полковника опять унесло от алкоголя; взгляд его помутился, и, вероятно, если бы можно было это разглядеть, нос у дяди покраснел такая реакция на крепкие напитки была характерна для всех мужчин по отцовской линии их рода; однако речь его звучала бодро и уверенно. Ещё вопросы?
Кто такой этот немец? Если только он немец.
Немец-то? Это человек Эдди.
Человек Эдди? Мы с ним сегодня обедали, и Эдди как будто его совсем не знал.