«Я-то? говорит милая бабушка. Нет, что ты, я тут, с вами всю ночь сидела!» Но она постаралась поставить им чай побыстрее и отлучилась дескать, надо прилечь.
Позже в тот же день наши двое детей нашли старуху повешенной за шею на дереве рядом с хижиной. А под ней натекла лужица крови капала она как раз оттуда, где раньше была у неё левая рука. А до этого, когда бабка ещё наливала чай, обрубленную руку она от детей скрывала под платьем, а кровь-то из неё уже тогда капала ядовитая кровь асванга.
Это старая сказка, сказал Эдди. Я её много раз слышал. Но народ-то в неё верит, и вот сейчас верят, что это случилось здесь, вчера, на этой неделе. Боже мой, воскликнул он, подливая себе шардоне и тряся бутылкой вверх-вниз над бокалом под аплодисменты немногочисленных слушателей, это что же, я тут сидел, рассказывал да и выдул целую бутылку?
Полковник уже вворачивал штопор в новую пробку:
В тебе ирландский дух, парень.
Провозгласил тост:
Сегодня день рождения коммодора Андерса Питчфорка. Salud![14]
Коммодора? удивился Эдди. Шутите!
Шучу я только насчёт звания. Но не насчёт дня рождения. Питчфорк можете ли вы припомнить, где вы находились в ваш день рождения двадцать четыре года назад?
Питчфорк ответил:
Ровно двадцать четыре года назад я очень тёмной ночью болтался под куполом парашюта: меня сбросили над Китаем. Я даже не знал название провинции. И кто вёл самолёт, с которого я только что спрыгнул? Что за человек дал мне полдюжины шоколадных батончиков и пинком вышвырнул меня в небо? И вернулся себе на уютную койку!
Ну и кто же не сделал этого ни разу, потому что эти сволочи меня сбили? И кем был тот человек, которого ты угостил яйцом вкрутую в лагере для военнопленных двадцать дней спустя?
Питчфорк указал на полковника:
Не потому, что я такой щедрый. Потому, что у бедняги был день рождения.
Эдди разинул рот:
Вы выжили в японском лагере?
Полковник отодвинул стул назад и вытер лицо салфеткой. Он вспотел, проморгался.
Будучи у японцев далеко не почётным гостем как бы сказать-то я знаю, что такое быть пленным. Дайте-ка слово подберу подберу слово минуточку, попробую слово подобрать он тупо уставился снизу вверх, на всех сразу, но в особенности на Шкипа, а сам Шкип в это время приходил к неудобному для себя пониманию, что у полковника помрачилось сознание и сейчас он без всякой смысловой связи переменит тему.
Японцы, шепнул Сэндс, не в силах противостоять позыву.
Полковник оттолкнул свой стул от обеденного стола, колени его растопырились, правая рука, сжимающая бокал с напитком, облокотилась на бедро, спина сделалась идеально прямой, а по багровому лицу заструился пот. Вот он великий человек, провозгласил Сэндс про себя. Отчетливо, но беззвучно произнёс: «Человек истерзанного величия». В такой миг он не мог удержаться от излишней драматизации, ибо всё это было чересчур уж чудесно.
У них не хватало сигар, сказал полковник. Его выносливость и несгибаемая выправка внушали трепет, но не доверие. В конце концов, он был пьян. И так вспотел, что они, вероятно, видели его как сквозь разбитое стекло. Тем не менее это был настоящий воин.
Сэндс обнаружил, что опять говорит сам с собой: «Куда бы ни привёл нас наш путь, я проследую за ним».
Питчфорк сказал:
В той войне я точно знал, кого ненавидеть. Это мы тогда были боевиками. Мы были хуками. Вот кем нам нужно стать, чтобы надавать по шапке этим сволочам во Вьетнаме. Как по мне, Лансдейл это подтверждает. Нам нужно самим стать боевиками.
А я вам скажу, кем, по-моему, нам нужно стать, ответил полковник. Я вам скажу, кем научился становиться Эд Лансдейл: асвангами. Вот кто такой Эд Лансдейл. Асванг. Да. Сейчас, выдохну пару раз, протрезвею, да и расскажу, он и впрямь набрал воздуха, но тут же осёкся, чтобы сказать Питчфорку: Нет-нет, не надо вопить «Вот-вот!».
Вот-вот! выкрикнул Эдди.
Извольте, вот вам моя байка об асвангах. На холмах под Анхелесом, прямо над авиабазой Кларка, приказал Лансдейл двум филиппинским десантникам, с которыми работал, похитить двух хукских боевиков прямо во время очередного их патруля те подошли да и взяли двух пареньков с тыльного конца цепочки. Удавили их, подвесили за ноги, выкачали из каждого кровь, полковник приложил два пальца к собственной шее, через два прокола в яремной вене. И оставили трупы у дороги, чтобы на следующий день их нашли товарищи. Ну, они и нашли А ещё через день ни следа хуков в тех местах не осталось.
Вот-вот! сказал Питчфорк.
Так-с. Давайте разберёмся, сказал полковник. Разве эти хуки и так не живут под сенью нависшей над ними смерти? Лансдейл со своим ударным отрядом выкашивали их в небольших стычках как бы не по полдесятка в месяц. Если их не впечатляла угроза со стороны тех, кто их ежедневно преследовал, что же такого было в смерти этих двух ребят, которая выгнала их из-под Анхелеса?
Ну как, это ведь суеверный страх. Страх неизвестности, предположил Эдди.
Какой такой неизвестности? Предлагаю рассмотреть этот случай с точки зрения того, как мы сможем им воспользоваться, сказал полковник. Я вам так скажу, они обнаружили, что война ведётся на уровне мифа. Война это ведь и так на девяносто процентов миф, разве нет? Дабы вести свои войны, мы возносим их до уровня человеческих жертвоприношений разве не так? и постоянно ссылаемся на нашего бога. Она и должна стать чем-то пострашнее смерти, а то бы мы все превратились в дезертиров. Думаю, нам надо относиться к этому вопросу с большей сознательностью. Думаю, нам надо вовлекать в это дело и богов противника. И его чертей, его асвангов. Он скорее устрашится своих богов, своих чертей и своих асвангов, чем когда-либо станет бояться наших.
По-моему, самое время вам вставить «Вот-вот!» обратился Эдди к Питчфорку. Однако тот только молча допил вино.
Полковник, а вы только что из Сайгона? поинтересовался Эдди.
А вот и нет. С Минданао. Был там в городе Давао. И в Замбоанге. А ещё в местечке под названием Дамулог, маленьком таком городишке в джунглях вы ведь там бывали, не так ли?
Пару раз, да. На Минданао.
А в Дамулоге?
Нет. Звучит незнакомо.
Удивительно такое слышать, сказал полковник.
Эдди спросил:
Почему же вас это удивляет?
Мне говорили: когда речь заходит об определённых сведениях о Минданао, стоит обращаться к тебе.
Эдди развёл руками:
Простите, ничем не могу помочь.
Полковник мазнул Шкипа по лицу салфеткой:
Это что такое?
Эдди воскликнул:
Ага! Первый, кто упомянул об усах! Да, он превращается в Уайетта Эрпа[15]!
Майор Агинальдо и сам щеголял растительностью над верхней губой, как многие молодые филиппинцы, редкие чёрные волоски очерчивали область, в пределах которой должны были со временем разрастись усы.
Человек с усами должен обладать каким-нибудь особым талантом, заявил полковник, каким-нибудь неординарным навыком, чем-то таким, что оправдывало бы его тщеславие. Стрельба из лука, карточные фокусы, что ещё
Палиндромы, подсказал Андерс Питчфорк.
Появился Себастьян с объявлением:
Мороженое на десерт. Нам надо съесть его полностью, а то растает без электричества.
Нам? спросил полковник.
Наверно, если вы его не осилите, нам придётся доедать за вами на кухне.
Мне не надо десерта. Я подпитываю свои пороки, сказал полковник.
О, боже правый! произнёс Эдди. На минуту я позабыл, что такое палиндром. Палиндромы! Ну да!
Свет зажёгся, кондиционеры по всему зданию ожили и заработали.
Всё равно доешьте это мороженое, велел полковник Себастьяну.
Вслед за ужином они переместились в патио за бренди и сигарами, послушали гудение электрического уничтожителя насекомых и заговорили о том, о чём избегали говорить в течение всего ужина, но о чём каждый нет-нет да и упоминал ежедневно.