Дальше всю дорогу я учусь управлять собакой. Против меня настроено всё голый лед под ногами, сдувающий с ног ветер и скользящие подошвы красивых сапог, которые я надела, чтобы произвести на собаку хорошее впечатление.
Эля хрипит и тяжело дышит, но не сдается. «Меня ведут на собачью смерть, транслирует она каждой стоящей дыбом шерстинкой. Но я буду бежать! Я не дамся им живой!» Сын держит меня, чтобы я не скатывалась с тротуара на мостовую, а Марина взволнованно бегает вокруг и переживает за каждого.
Таким безумным коллективом мы медленно, но верно приближаемся к нашему дому.
Давайте-ка я зайду вместе с вами, с беспокойством говорит Марина, глядя на мое изможденное прогулкой лицо.
Мы поднимаемся на лифте (собака чуть не падает в обморок, оказавшись замурованной в шипящем железном ящике) и готовимся войти в квартиру. Но, едва я открываю дверь, Эля делает мощный рывок назад и скребет лапами обратно, по направлению к ужасному лифту. Я сразу же понимаю в чем дело ее шокировал запах. Незаметный для человеческого носа, но для собаки этот за многие годы пропитавший всю квартиру запах кота оказался сродни электрическому удару. Мне становится жалко до слез эту зашуганную малышку, кочующую между квартирами и людьми, больную, растерянную, испуганную, не знающую, что приготовила ей сегодня судьба. Ей отчаянно хочется обратно к Марине в уже известное, во вроде бы безопасное. А если и не к Марине, то ей хочется куда угодно, но только не сюда, не в это чужое, враждебное, с отвратительным запахом.
Но отступать уже поздно, и мы входим.
* * *
Ночь прошла на удивление спокойно. Кот, возмущения которого я боялась больше всего, словно испарился. Я заглядывала на шкафы, под шкафы и внутрь шкафов, перевернула все постели, но его не было нигде, даже его постоянного покашливания не было слышно. Я всерьез испугалась, что он как-то незаметно выскочил из квартиры, но тут наступила босой ногой в свеженькую, еще теплую лужицу у порога. «Дома, хороняка», подумала я и впервые с благодарностью затерла его метку.
Собака, умученная вечерним нервным потрясением, без сопротивления позволила уложить себя на старое одеяло и обреченно уснула.
Никто не скулил, никто не шипел, никто даже не шевелился.
А в пять утра в мою спящую ладонь робко ткнулся холодный нос. Я открыла глаза, увидела цифры на часах и поняла, что новая жизнь весело стучится в мои двери, чтобы привнести в нее возможное счастье и непременное самопожертвование.
Пошли, собака, сказала я, спуская ноги и натягивая заранее приготовленные вчера рейтузы.
Это сейчас я ловлю кайф, выползая на темную улицу, набираю полную грудь ее заспанной свежести и улыбаюсь. А в тот день утренняя улица показалась мне самым отвратительным местом во вселенной. Ежась от холода, спотыкаясь, я заскользила за энергично тянущей вперед собакой. Очень скоро я поняла, куда мы спешим, Эля тянула по обратному маршруту, к Марининому дому.
Э нет, сказала я, хватаясь рукой за ближайшее дерево и натягивая поводок.
Эля оглянулась.
«Да!» светилось в ее целеустремленном взгляде.
Не-ет, повторила я твердо и громко, чтобы придать себе уверенности. Так дело не пойдет. Давай делай собачьи дела и пойдем обратно.
Мы уныло походили по улице, обреченно играя в «перетягивание поводка», и ни с чем возвратились домой. В лифт собака отказалась заходить категорически, и я поняла, что новая жизнь озаботилась еще и тем, чтобы подкачать мою мускулатуру.
Войдя в квартиру, Эля быстро прошла на свое одеяло, легла и замерла в позе сфинкса. Я присела рядом на корточки, разглядывая ее. Сейчас, когда она немного успокоилась, я опять заметила, как же она хороша! Подростковость исказила пропорции, но все равно было заметно, что она как-то не по-собачьи, а по-оленьи грациозна. На небольшой аккуратной голове торчали большие остроконечные уши. И острая мордочка с темными влажными, словно бы подведенными глазами казалась произведением искусства, а не собачьей головой. Воистину принцесса. Такой собаке жить бы во дворце, лежать на шелковых подушках, есть специально приготовленную для нее пищу, подаваемую лакеями. А она попала к нам, непутевым хозяевам, у которых не то что лакеев нет, но даже силы и время в огромном дефиците. Что я могу ей дать? Зачем я ее взяла? Может быть, еще день-два и нашелся бы человек нам не чета. А я поспешила, украла у собаки надежду на счастливую жизнь. Мне стало так отчаянно тошно от ощущения своего бессилия, что я всхлипнула.
Как нам быть-то с тобой, чудушко? спросила я, протягивая руку.
И собака, которой было, скорее всего, гораздо тошнее, чем мне, обратила на меня взгляд своих влажных глаз, дотронулась до руки носом и вильнула хвостом. Она, неприкаянная и несчастная, утешала меня!
* * *
Есть специально приготовленную для нее пищу, поданную мной, собака отказалась. Вернее, она вежливо отъела немного каши, не поднимаясь с одеяла, но совсем немного, не больше двух глотков.
Зато неожиданно нашелся кот. Он обнаружился прямо посреди кухни, где спокойно и с достоинством ждал свою пайку.
Ты где был, разбойник? спросила я его.
«Мя», презрительно ответил кот, что в переводе со звериного означало: «Тебе не постичь».
Кот аппетита нисколько не потерял и сожрал не только свой вискас, но и остатки собачьей каши.
Это ты брось, сказала я, повернувшись и заметив опустевшую миску. Теперь ты не один здесь хозяин, понял? Это не твоя миска, это миска Эли. Пойдем, будем знакомиться.
Я подхватила кота под пушистое брюхо и понесла в комнату.
«Муууау», угрожающе прорычал кот, поставленный перед носом собаки.
Эля вежливо отводила взгляд и нервно сглатывала. Она явно не была готова к серьезному разговору с хозяином дома.
«Муууау», повторил кот, хлестнув себя хвостом по боку.
По всей видимости, он требовал ответа на вопрос: «какого черта тебя сюда принесло?».
Эля не выдержала психологического давления и встала, чтобы покинуть незаконно занятую жилплощадь. Свалить всю вину на людей, которые силой приволокли ее сюда, она не смогла, ей не позволила врожденная вежливость.
Я погрозила коту пальцем:
Но-но, нашелся тут диктатор. Чтобы не обижал Элю, понятно! А то у меня тряпка есть, ты помнишь? И брызгалка!
Я показала коту тряпку и распылитель с водой. Они всегда находились под рукой, потому что только это средство помогало усмирить в коте его львиную натуру. Раз по пять в день кот воображал себя охотником и нападал на пробегающую дичь, то есть на ноги. Нападал он всерьез и дрался без пощады, до появления первой крови жертвы. Он бы, может, и дальше продолжал борьбу до полного ее, жертвы, издыхания, но, как правило, после появления первой крови его настигал холодный водяной душ из распылителя или хлопок тряпкой по заднице. Кот нехотя оставлял поле битвы и удалялся в укрытие кашлять и зализывать моральный урон.
Кот взглянул на распылитель, содрогнулся вздыбленной шерстью и боком удрал на батарею. А я принялась успокаивающе поглаживать собаку и думать.
Мне пора было идти на работу. Как их оставить вместе? Похоже, что Эля не ест кошек, но вот насчет кота меня терзали сомнения.
Я взяла одной рукой Элю за ошейник, другой подхватила с пола одеяло, и мы пошли стучаться в комнату сына.
В седьмом часу утра ребенок был неприветлив и дезориентирован. Он никак не мог понять, какую собаку, где и почему он должен охранять от кота до моего прихода, и поэтому говорил громко и рассерженно. Эля, только что пережившая разговор с котом, окончательно потеряла присутствие духа, подобралась, поджала хвост под живот и опять стала похожа на паука с четырьмя лапами. Я решительно положила возле стены одеяло и посадила на него собаку.