Но Евпатория, кажется, думала иначе. Она вскочила со своего кресла и, комично выпучив глаза и открыв рот, отчаянно жестикулировала:
Вот это да! Какая красота, ребята! Я хочу туда! Да, я уже хочу-хочу-хочу!
Я не смог рассмотреть, что было за стеклами: там что-то блестело, сверкало, искрилось играли краски, мелькали яркие таблички. Но камера проносилась слишком быстро.
А что, мне нравится, присвистнул Инкерман.
Нормально, сдержанно одобрила Керчь.
Стойте, сказал я, обращаясь к Ялте. Это все, что там есть? Все, ради чего они
Тут я заметил, как странно смотрит на меня Феодосия. Вся компания не отрывалась от экрана, я пытался услышать что-то внятное от нашей проводницы, и только она Фе, моя прекрасная отчего-то неотрывно смотрела на меня. У нее приоткрылся рот, глаза были влажными, словно она плакала, и казалось, ее ничто не интересует, кроме меня. Это было странным ощущением. Странным и диким.
«Почему?» спросил я себя, помню. Но не стал спрашивать ее.
Башня манила искателей приключений, продолжал оптимистичный голос с экрана. Людей, которым было тесно в привычных рамках. Знания, эмоции, возможности, наконец, принципиально иные развлечения вот что привлекало их.
Почему тогда снаружи никому об этом не известно? снова прервал я, и недовольная Евпатория зашипела, извернувшись в мою сторону, будто змея.
Башня не рекламирует себя, пожала плечами Ялта. Это было бы глупо.
Но почему? Если здесь все так замечательно. Ведь никто не знает.
Она не дала договорить, и впервые в этом ее ответе я уловил легкое раздражение.
Сначала нужно что-то захотеть, произнесла она. И потом уже это реализовывать. А не наоборот. Не мне вам это объяснять, ведь вы избранные.
И тогда я задал вопрос как теперь помню те странные ощущения, которые при этом испытал: с этим чувством мне не доводилось иметь дел прежде, и вряд ли я смог бы подобрать слова, чтобы описать его, этот вопрос удивил меня самого, я его не понял. И, сверх того, не понял и зачем задал его. Но я его задал.
А когда все это было? спросил я.
В зале повисла тишина. Евпатория пыталась возмущаться, несла какую-то нелепицу вроде того «Что он себе позволяет?», лица же остальных, включая Ялту, приняли такое выражение, словно по ним с размаху ударили камнем.
Когда конкретно построили Башню? уточнил я.
Наша проводница первая вышла из оцепенения.
Этот вопрос еще не звучал в этих стенах, холодно произнесла она. Я поражена.
Сам в шоке, скромно улыбнулся я, стараясь снизить градус непонятного мне напряжения.
Это было в прошлом, процедила Ялта. Такой ответ вас устроит?
Вполне, сконфуженно ответил я. Свой же вопрос выбил меня из колеи: невозможно было отделаться от чувства, что я допустил что-то непозволительное, лишнее. Даже не понимая, зачем я, собственно, это сделал.
Наша проводница поспешила перевести тему.
В какой-то степени, произнесла она, мы сверх-Севастополь. Над-Севастополь, если хотите. Обычный остался внизу.
Я был против идей превосходства, отозвался я. Сколько себя помню, не разделял их.
А я разделяла, взвизгнула Евпатория, и все устремили на нее взгляды. Все, кроме меня. Я уже понимал, что сохранять спокойствие будет самым ценным умением во всем том приключении, которое нам предстояло. Пренебрегая им, подруга разочаровывала меня, а я не хотел смотреть разочарованию в лицо. Да, я разделяю, мне здесь нравится!
Мне кажется, хмуро сказала Керчь, тебе внутри этой Башни нужна еще своя собственная маленькая башенка.
О да! Что-что, а подвести итог эта короткостриженая всегда умела.
Это не превосходство, громко сказала Ялта. Резиденты Башни обладают всем тем же, чем и остальные севастопольцы, но еще и другим. Мы стремимся в Вечность. На этих словах по экрану за ее спиной пробежала рябь. Каждый находит здесь себя и свое. Кто-то останавливается. Кто-то исполняет свою миссию до конца. Башня дает две вещи, которых не дает город: возможность и выбор. Вы теперь резиденты вы избранные, повторила она вновь, словно в ее задачи входило вдалбливание этой мысли в неразумные наши головы. Понимаете?
Мы избранные, твердо ответил я. Понимаем.
Простите, спросила Евпатория с деланым придыханием, а вы уверены, что этот точно избранный? Она показывала на Инкермана своим длинным пальчиком, представляете? Я не мог поверить своим глазам. Он курил сухой куст там, в городе.
Инкерман стушевался. «Вот же ты и дура», подумал я. Но Ялта не стала ничего отвечать, вместо этого слегка качнула головой, и странное кино продолжилось.
Теперь на экране мелькали счастливые лица людей. Кто-то плавал в огромном искусственном водоеме, дурачась в такой же беззаботной, как сам, компании, кто-то сидел в длинном и узком зале, уставленном массивными столами, и читал толстую книгу, каких я никогда не видел у нас. Кто-то закрывал ключом дверь и отправлялся по бесконечному коридору, вдоль таких же одинаковых дверей. Глядя на все это, я чувствовал себя немного обманутым: да, то, что нам показывали, вроде бы и удивляло в первую очередь тем, что встретить таких людей и такие пространства в городе было попросту невозможно. Но вот завлекало ли? Я не понимал. Ну, улыбаются люди, ну, хорошо им. Так ведь и мне было неплохо. Женщина примеряла наряды фантастической, как показалось мне, красоты: люди внизу ведь ходили, как правило, в сером. Ну, или белом в горошек, максимум полосатом. Красивая, быстро оценил я и тут же столкнулся с колючим взглядом Феодосии: она что же, читала мои мысли? Мимо женщины на экране прошел молодой человек, бросив в ее сторону осторожный взгляд. В руках он держал лампочку обычную, казалось, электрическую лампочку, ну, может быть, больше обычной. Средних размеров. Я задал вопрос из любопытства. Мог и не задавать ведь, но стало очень интересно.
Могу я спросить? Зачем ему, собственно, лампа?
Внезапно экран исчез, растворился, словно его и не существовало, и во всем помещении вдруг стало так светло и ярко, будто сверху, с недостижимых высот, на нас пролились исполинские ведра света.
Вот так, без лишних прелюдий, на этом странном слове Ялта отчего-то запнулась, будто вспомнив что-то, не имевшее отношения ни к нам, ни к Башне, мы подошли к главному вопросу. У каждого из вас есть миссия. Она, как и все гениальное, проста. Меняется все в этом городе, поколения уходят друг за другом, а миссия избранных, которые пополняют наши ряды, остается прежней. Вам нужно донести до вершины Башни лампу.
Лампу? ахнули мы в один голос.
Да, торжествующе произнесла Ялта. Глаза ее сверкали. Похоже, она любила этот момент в своей работе. И вкрутить ее там, зажечь.
Пронести лампу к вершине Башни и куда-то там вкрутить? По правде говоря, я не верил своим ушам.
Это только звучит просто, мягко сказала Ялта. Вы можете ее потерять, разбить, если будете неосторожны Вы можете не захотеть идти дальше и просто оставить все как есть. Никто не станет вас принуждать и гнать на вершину Башни. Эта миссия почетная, только вы решаете, справитесь ли с ней, по плечу ли она вам
И что дальше? скептически хмыкнула Керчь.
Увы, я не могу вам сказать этого. Просто не знаю. Моя миссия здесь.
Что еще мы можем у вас узнать? спросил я, вставая. «Миссия», «дойти до вершины», «вставить куда-то лампу» все это никак не вязалось в моей голове с представлениями о Башне, о свободном мире, об избранности, в конце концов. Да и само по себе звучало странно, даже дико: ну зачем, скажите, преодолевать расстояние до неба, чтобы вставить какую-то лампочку? Даже в нашем двухэтажном городе, внизу, для этого были особые люди электрики. Может, они есть и здесь? Я решил не тянуть и отправляться в путь.
Ну, например, где вы возьмете лампы.
И где мы возьмем их? безразлично спросила Тори.