Нос не холодный, а только щеки, решает Соня.
Нет, и нос, и нос, громко настаивает Катя.
Полноте, полноте. Еще не поднялись, а уж за спор. Стыд какой!
Соне стыдно, а Кате еще больше; она совсем насупилась и в угол скосилась. Это значит всегда, что ей очень совестно. Няня нарезывает хлеб ломтиками и устанавливает их в коридорной печке пред огнем. Чрез открытую в коридор дверь видно, как все ломти стоят хорошо, только с одним няня никак не может справиться, он все падает. Установив его, няня входит и начинает надевать Кате чулки. Эта дергает ногой и смеется.
Не шали же. Дай надеть. Держи ножку прямее.
Катя все болтает ногой. Няня останавливается.
И не стыдно тебе это делать? говорит она. Старуха няня из церкви пришла, еще не пила, не ела, а ты ее мучаешь. Стыдно! А я думала, что ты меня любишь, и еще просвирку тебе несла.
Катя стала серьезная.
Не буду, няня, не буду больше. Не сердись, поцелуй.
Няня пошла в комнату к Ванюше и будит его.
Хорошенький, белокуренький мальчик 12-ти лет, бледный и худой, раскрывает свои большие синие глаза и, улыбаясь, протягивает руки к няне.
Поздравляю тебя, мой дружок. Ненаглядный мой, милый.
И няня со слезами на глазах целует и ласкает головку Вани.
Ваня молча улыбается. Лицо у него всегда бледное, всегда грустное и всегда такое, как будто он о чем-нибудь задумался.
Вставай, родной, и приходи чай пить.
А Федя уж встал?
Да. Он в гимназию ушел.
Зачем же? Ведь ему позволил папа не ходить. Что же это!
Сказал мне, что коли уж встал, так пойду. Уроки, замечу по книжкам Вставай, мой родной.
Зачем ты меня няня к обедне не разбудила?
Ну, вот еще, дитятко, в кои-то веки выпадает тебе денек соснуть побольше, а я буду тебя будить! Итак, вишь, совсем хворый!.. Господь простит! Я Ему, Создателю, за тебя помолилась. Авось моя молитва дойдет Помочь тебе одеться-то?
Нет, няня, я сам Ступай, я сейчас приду.
Няня кладет ему платье поближе и уходит. Ваня молча и тихо начинает одеваться и изредка поглядывает на пустую кровать брата.
«Зачем он ушел!» думает Ваня.
Девочки при помощи Марьи умываются.
Няня, я чистая! говорит Катя, утираясь полотенцем.
И я чистая, и я чистая, поет Соня, перебравшись с кровати на нянин сундук и прыгая по нем в одной рубашке.
Полно ты шалить, востроглазая! Смотри, самовар уйдет, без чаю останемся, замечает няня.
Но Соня все прыгает по сундуку.
Сюда, сюда, пожалуйте, батюшка! говорит Марья за дверями. Барышня здесь шалит. Возьмите ее, батюшка, в мешок к себе, никакого сладу нету.
Слышишь ты, шалунья, шепчет няня. Вот идет уж сюда. Перестань скорее!
Соня живо перепрыгивает на постель и, прячась за подушку, выглядывает оттуда на дверь.
Няня, не буду. Няня!
Ступайте своей дорогой. Бог с вами, говорит няня громче. Нам вас не надо, у нас дети умницы, никогда не шалят. Уходите, батюшка, Бог с вами.
Няня начинает одевать Соню. Какая она вдруг послушная сделалась. Катя между тем уже молится перед образами. Сначала читает вслух: «Отче наш», потом «Богородицу» и вдруг останавливается. Она всегда и уже давно произносит в одно слово деворадуйся и теперь вдруг не поняв, хочет узнать, что она говорит.
Няня!
Что?
Что такое: деворадоваться?
Как так?
Да ведь говорится: Богородица деворадуйся.
Ну да!
Так что же такое: деворадоваться?
Полно шалить. Грех какой! Богу молишься и шалишь.
Я ей-Богу не понимаю, няня. Я не шалю.
Ну, кончай, после скажу! Как ты столько лет молишься, и не спросишь? Ну, кончай уж прежде.
Ангел хранитель, сохрани и помилуй рабу Божию Екатерину, продолжает Катя. Господи, помилуй мамашу и папашу. Господи, помилуй бабушку. Господи, помилуй тетю Надю, тетю Варю и дядю Митю. Господи, помилуй Ваню, Федю и Соню. Господи, помилуй няню. Господи, упокой дедушку и тетю Любу. Господи, помилуй Марью и всех православных христиан. Няня! Все? добавляет Катя, стоя на коленках.
Ну все, поцелуй меня, говорит няня.
Катя подходит к столу.
Няня, сегодня мне на твоем кресле чай пить! вдруг отзывается Соня. Катя вчера сидела.
Тебе, тебе. Помолись Богу и иди.
А я завтра сяду на кресло, говорит Катя, завистливо косясь на нянино кресло и усаживаясь на простом стуле. Они обе уже года два садятся поутру на это кресло по очереди, и все главные ссоры происходят из-за него, так что няня грозится, что никого никогда не посадит на свое кресло, а всегда будет сама на нем чай пить. Но сестры знают, что няня этого не сделает. Няня только на словах строгая.
Глава 3
В коридоре слышен звонок. Девочки встрепенулись и бегут к матери в спальню; Ваня тихо идет за ними, но останавливается в зале. Папа встречает его.
Здравствуй, Jean. Поздравляю. Что ж, рад, что в гимназию не пошел?
Нет, мне все равно. Я бы и пошел.
К чему же врешь? Вижу, что радехонек. Ты, брат, не из прилежных. Похвастаться нечем; ничем не взял, одним лицом разве, да и то бледный всегда. Федя где?
В гимназии.
Вот как! Его какая муха укусила?
Папа насвистывает что-то про себя и уходит, не дожидаясь ответа. Ваня отходит в угол и, усевшись на большое кресло, задумывается: ему очень невесело.
«Скоро ли Федя придет? думает он отчего это я няню и Федю люблю больше, чем папу и маму. Ведь это грех! Да!»
Скоро мама выходит и, поздравив и поцеловав один раз Ваню в лоб, усаживается на диванчике с ногами, и тяжело опускается на шелковую подушку. Она всегда слабая, больная, но доктора к ней не ездят и ее не лечат. Горничная Акулина говорит, что она просто прикидывается.
Тише, не шумите, говорит она. Вы меня оглушили. Катя! ты совсем мужичка. Не висни так, ты мне все платье измяла. Надо вам гувернантку, а то вы совсем мужичками растете.
Входит папа и несет книжки в красных переплетах.
На вот тебе, баловень! Ты! Гусь! Держи же!
Ваня молча берет книжки и глядит в сторону. Он боится, что сейчас его разбранят.
Что же ты не благодаришь? говорит мама по-французски.
Merci, тихо отзывается Ваня, и целует папу, потом маму.
Да они тебе не нравятся?
Нет, нравятся.
Так что же ты насупился-то, губы надул?
Ваня молчит. Он не знает, что сказать, потому, что вовсе не насупился, а ему, так, грустно от чего-то.
Удивительный мальчик! недовольно говорит мама. Ничем не угодишь. Отец хлопотал, вчера нарочно в магазин ездил
Ваня опустил глаза в землю и молчит, только руки его тихонько дрожат.
Ступай в залу или к своей дуре няньке, которая тебя так избаловала, что ты уж ни гроша не стоишь, говорит папа, уж кончится тем, что тебя придется отдать в пансион!
Сердце у Вани больно шевельнулось: он тихо выходит, а в ушах у него все повторяется «к дуре няньке» будто эти слова не раз сказали, а все шепчут ему на ухо без конца.
Или мы его избаловали донельзя, или он просто совершеннейший пень, говорит папа по его уходе, но так громко, что Ваня услыхал это, переходя залу, и разронял книжки. У него слезы на глазах. Молча, собрав опять книжки, он садится на то же кресло в углу залы и, не развертывая их, глядит в окно.
«Скоро ли придет Федя? думает он. Зачем я с ним не пошел в гимназию».
Отчего же ему так грустно? На сердце точно что-то давит и так сильно, будто что-то тяжелое там, будто свинцу налили в грудь.
Поди ко мне. Ты, моя милая, умница, всегда веселая, розовенькая! говорит папа в гостиной, усаживая к себе на колени Соню.
Чрез полчаса в этой зале шум. Катя с Соней разыгрались. Няня сидит у окна с чулком. Она грустна и изредка косится на Ваню; ей бы хотелось подойти к нему, да нельзя. Ее и так сейчас бранили за то, что она Ваню так испортила, что он гроша медного не стоит. Ваня слышал это из залы и все думал:
«Ведь они няню обижают?! Зачем же они и ее и меня всегда обижают?»
Катя стряпает что-то под стулом. Верно шалит. Соня, держа на голове доску с камешками, ходит по зале и кричит во все горло:
Пироги горячи! Пироги горячи!
Эй, разносчик! что стоят пироги? говорит Соне какой-то чужой, который пришел к папе.
Соня потупилась и молчит.
Соня! перестань же! говорит папа: и ты у брата переняла молчать и в пол глазами упираться. Отвечай!