Вовсе не туго, дядя; мне совсем нетрудно дышать, начала было Роза, пытаясь говорить внятно.
В ответ дядя приподнял ее и расстегнул пряжку новенького пояска, которым она очень гордилась. В тот же миг пояс разошелся сразу на несколько дюймов, не в силах сдержать невольный вздох облегчения, явственно противоречивший Розиным словам.
Ах, а я и не замечала, что туго! Ничего такого не чувствовала. Ну естественно, он расходится, когда я вот так вот пыхчу, но ведь такого и не бывает я почти никогда не бегаю, пояснила Роза, смущенная этим разоблачением.
Я вижу, что легкие свои ты наполняешь воздухом лишь вполовину, поэтому и носишь эту дурацкую затяжку, не замечая. И кому пришло в голову заковывать нежную молодую талию в кожу и сталь, когда на деле ей нужно расти и расти? произнес доктор Алек, рассматривая пояс с величайшим неодобрением, а потом переставил пряжку сразу на несколько дырочек, к тайному отчаянию Розы, потому что она очень гордилась своей тонкой талией и частенько радовалась тому, что она не такая корова, как Лули Миллер, бывшая ее одноклассница, постоянно пытавшаяся спрятать пышные формы.
Так он с меня, наверное, вообще свалится, сказала она встревоженно, глядя, как дядя колдует над ее драгоценным поясом.
Не свалится, ты, главное, дыши полной грудью, чтобы он держался на месте. Это мое распоряжение, а когда ты немного раздашься вширь, мы его снова расставим, а потом еще чтобы талия у тебя стала как у Гебы, богини здоровья, а не как у модницы с картинки, уродливее которой ничего и быть не может.
Как ужасно! Роза бросила презрительный взгляд на пояс, свободно болтавшийся на ее ладной талии. Я его непременно потеряю и потом буду переживать: за него заплатили много денег, это настоящая сталь и сыромятная кожа. Понюхай, как он приятно пахнет.
Потеряешь подарю другой, лучше этого. Мягкий шелковый кушак будет на такой хорошенькой девочке смотреться куда лучше, чем эта железная сбруя; а у меня в багаже целый набор итальянских платков и турецких шарфов. Ага! Тут ты сразу перестала огорчаться, верно? И он ущипнул ее за щечку, которая покрылась ямочками от неожиданной улыбки.
Это глупо с моей стороны, но мне все-таки нравится слышать, что Тут Роза осеклась, зарделась, опустила глаза и смущенно добавила: Что ты считаешь меня хорошенькой.
Глаза доктора Алека заискрились, но голос звучал серьезно.
Роза, так ты тщеславна?
Боюсь, что да, откликнулся едва слышный голосок из-под завесы волос, скрывших заалевшие щеки.
Прискорбный порок. Доктор Алек вздохнул, будто бы опечаленный ее признанием.
Да, знаю, и я стараюсь с ним бороться; но когда хвалят мою внешность, я против воли этому радуюсь, потому что и сама считаю, что не совсем отвратительна на вид.
Последние слова и смешной тон, которым они были произнесены, окончательно доконали доктора Алека, он, не выдержав, рассмеялся к величайшему Розиному облегчению.
Я с тобой совершенно согласен; а чтоб ты стала уж вовсе не отвратительна на вид, я хочу, чтобы ты росла такой же красоткой, как и Фиби.
Фиби! На лице Розы отразилось такое изумление, что дядюшка едва не расхохотался снова.
Да, Фиби. Она наделена тем, чего тебе не хватает: здоровьем. Ах, если бы все девочки вовремя осознавали, что такое настоящая красота, если бы не морили себя голодом и не изнуряли, сэкономили бы себе кучу времени, денег и сил. Здоровое тело, а в нем бодрый дух эталон и мужской, и женской красоты. Ты меня понимаешь, душа моя?
Да, дядя, ответила Роза, немало ошарашенная сравнением с девочкой из работного дома. Ее оно задело, поэтому она торопливо произнесла: Полагаю, ты хочешь, чтобы я подметала и драила полы, ходила в старом коленкоровом платьице и постоянно закатывала рукава, как Фиби?
Я был бы этому очень рад, особенно если бы ты научилась работать, как она, и под рукавами у тебя были бы такие же сильные руки. Я давно не видел ничего столь же живописного, как эта барышня, когда нынче утром она стояла на заднем крылечке, руки по локоть в тазу, стирала белье и заливалась соловьем.
Право же, в жизни не видела такого странного человека! Это все, чем Роза смогла ответить на столь откровенное проявление дурновкусия.
Ты пока еще не знаешь и половины моих странностей, так что готовься к новым потрясениям, ответил дядя, бросив на нее такой озорной взгляд, что Роза даже обрадовалась звону колокольчика ей удалось не показать, какой страшный удар нанесен по ее тщеславию.
Твой сундучок, уже открытый, стоит у тетушки в гостиной, можешь ее позабавить и позабавиться сама ройся в нем, сколько душе угодно; а мне предстоит занятое утро нужно довести до ума свою комнату, сказал доктор Алек, встав после завтрака из-за стола.
А могу я тебе помочь, дядя? вызвалась Роза, которой очень хотелось быть полезной.
Нет, благодарствуй, я на некоторое время заручусь помощью Фиби, если тетушка Биби мне позволит.
Поступай, как тебе угодно, Алек. Подозреваю, что и я тебе понадоблюсь, так что пойду распоряжусь насчет ужина, а потом готова тебе содействовать. И пожилая дама поспешила прочь, преисполненная благожелательного интереса.
«А вот дядюшка еще убедится, что я умею делать некоторые вещи, которых Фиби не умеет», подумала Роза, тряхнула головой и помчалась к тетушке Мире разглядывать содержимое долгожданного сундучка.
Любая девочка сумеет без труда себе вообразить, какое это замечательное занятие нырнуть в целое море сокровищ и вылавливать там одну очаровательную рыбку за другой; в результате воздух наполнился запахами мускуса и сандала, комната запестрела яркими цветами, а Роза пришла в невообразимый восторг. Увидев прелестную шкатулочку из слоновой кости, она почти простила доктора Алека за овсянку на завтрак; обнаружив целую связку кушачков всех цветов радуги, она почти смирились с тем, что он натворил с ее поясом; а когда в руки ей попали изумительной красоты флакончики с розовым маслом, она решила, что простит дяде его великий грех предположение, что она не такая хорошенькая, как Фиби.
А доктор Алек тем временем, поймав тетю Изобилию на слове, переворачивал дом вверх тормашками. В малой гостиной вершилась настоящая революция тяжелые камчатные шторы были свалены на пол, и Фиби уволокла их прочь; поглощавшая весь воздух печурка отправилась восвояси на плече у Бена, а громоздкая кровать в виде отдельных фрагментов на чердак, под конвоем троих носильщиков. Тетушка Биби только и успевала метаться между кладовками, комодами и бельевыми шкафами; судя по виду, нововведения ее одновременно и изумляли, и прельщали.
Мы не сумеем рассказать и о половине сложных превращений, которые произвел доктор Алек; но Роза, время от времени отрывая глаза от своих сокровищ, успевала заметить, как он шагает мимо и тащит бамбуковое кресло, пару старинных андиронов[7], причудливую японскую ширму, стопку ковров, а под конец большую ванну на голове.
Какая у него будет странная комната, заметила она, когда присела отдохнуть и решила подкрепить силы «роскошным лукумом» прямиком из Каира.
Полагаю, душенька, она тебе понравится, откликнулась бабушка Мира, с улыбкой отрывая глаза от какого-то симпатичного пустячка, который она сооружала из голубого шелка и белого муслина.
Улыбку Роза не увидела, потому что в этот самый миг дядя ее приостановился у двери и она вскочила, чтобы станцевать перед ним, воскликнув с ребяческим восторгом:
Посмотри на меня! Посмотри! Я так прекрасна, что просто сил нет! Я наверняка все это надела не так, но все вещицы такие красивые!
В этой феске и с таким кушаком ты действительно похожа на разноцветного попугая, и у меня душа радуется, глядя, как черная тень превратилась в радугу, сказал дядя Алек, оглядывая фигурку ослепительных цветов с большим одобрением.