Кстати, жители города открыли мне один из подвидов человека разумного. Про себя я назвал их «шестерёнки». Они заставляют этот город существовать, механически приводя друг друга в упорядоченное движение. Связи между ними я увидел в форме цепей. Хорошо промасленных звеньев, приводящих узлы в движение и всё это выполняли грязные, плохо пахнущие пóтом, алкоголем, серой и сажей люди. С засаленными лицами и волосами, чёрными от угольной пыли.
«Ты хотел увидеть ад?! засмеялся рассудок, оттесняя психоз в самый дальний угол себя. Вот его воплощение на земле! мой внутренний голос жутко засмеялся. При этом ты ещё ничего не знаешь о местной бюрократический системе!» услышав это, я почувствовал холод и мурашки, что заполонили мое тело.
День сто двадцать первый.
«Здесь даже солнца не видно из-за стального купола крыши», заключил я, посмотрев наверх и не найдя кристалликами глаз ни голубого, ни серого, ни какого бы то ни было неба. Лишь чёрное, плотное ничто, с которого падали вниз лучи прожекторов.
«Это невероятно! подумал я, сдерживая тяжелый кашель. Как люди могут жить в этом месте?!» эта мысль, порождённая очередным спазмом мышц дыхательных путей, засела в моей голове до того момента, пока я не нашёл место, в котором смог бросить своё уставшее от дороги, от непродолжительного, но тяжёлого перехода по городу тело.
Можете снять маску, сказал молодой мужчина, стоявший на рецепции. В нашем отеле работает вентиляционная система с включенной фильтрацией воздуха.
Он был бодр, выбрит и смотрел на меня жадными глазами, представляя меня в виде кошелька с ножками и ручками.
Я снял маску и впервые за последние несколько часов вдохнул полной грудью. От этого я не закашлялся, не почувствовал боли в груди лишь необходимый мне кислород.
Как вы можете жить здесь?! поинтересовался я, расплачиваясь из стремительно пустеющего кармана, на что получил взгляд непонимания.
Вы о чем?! Это же земной рай!
Халдей смотрел на меня таким взглядом, что я практически поверил этому, но потом я вспомнил, что в этом городе нет неба, и одумался.
День сто двадцать второй.
Я поймал себя на мысли о том, что сутки здесь исчисляются иначе неделями во внешнем мире. Потом, мои опасение подтвердились. Это произошло тогда, когда я гулял по супермаркету и, в тщетной попытке сэкономить, выбирал лапшу быстрого приготовления, консервированные бобы и несколько бутылок воды.
Здешние цены привели меня в шок. То, что в городе Грусти или в городе Женщин стоило копейки, здесь имело ценник, который невозможно перекрыть зарплатой обычного клерка. Здесь необходимо впахивать в течении рабочих суток этого места, каждый день.
Мы работаем в четыре смены, из которых складывается рабочий день. Одна смена равна двадцати четырём часам, приглушённый голос из противогаза ответил мне тонкими нотками девичьего голоса. Я посмотрел в окуляры резиновой маски, чтобы увидеть большие, искренние глаза кассирши.
Эм спасибо наверное произнёс я, сомневаясь в каждом сказанном слове, после чего сильно закашлялся. Во рту, в очередной раз, появился соленый, слегка стальной привкус крови, говоривший мне о том, что пора покидать центр заваленных пылью товарных полок.
Я вышел на улицу и посмотрел наверх в надежде увидеть небо, которого не было в этом городе. Через секунду в моей груди защемило от подпрыгнувшего и побежавшего сердца. Это случилось из-за внезапного, громкого, жуткого гудка, напоминавшего сирену. Производство, жизнь в городе тут же остановилась. Даже люди замерли на местах как роботы Это длилось не дольше полминуты, после чего жители двинулись с мест, обсуждая конец третьей смены.
День сто двадцать третий.
Обычно сон помогает убить время. Обычно сон спасает от длительного ожидания. Обычно сон уберегает от губительного влияния собственных мыслей. Но тут я не могу уснуть. Я слышу, как бьётся сердце города, проталкивая кран-балки, людей, пыль и запах серы по своим тонким сосудам.
«Жди»
«Скоро»
«Осталось чуть-чуть»
«Совсем чуть-чуть»
Мой психоз тоже ждёт того, когда мы сможем вырваться с завода. Рассудок единственный, кто громко смеётся, поддерживая громкую музыку городской жизнедеятельности. Он же не позволяет мне уснуть, каждый раз выдергивая меня из состояния дрёмы и представая передо мной в облике меня.
«Ну что, ты всё ещё хочешь найти идеальный город? Ты всё ещё хочешь увидеть то место, которое про себя окрестил «город тотальной Тоски»?.. А теперь вот над чем подумай Вдруг то место, куда ты так хочешь прийти, будет ещё хуже этого?! И там ты будешь сдыхать ещё быстрее?! Ведь ты и здесь не можешь нормально дышать»
Заткнись! взрываюсь я, сидя на стуле в своей небольшой съёмной гостиничной комнате. Заткнись! Заткнись! Заткнись!
Я стучу кулаками по кровати, и тут же раздается жёсткий стук в стену.
Сам заткнись, кретин! кричит мой сосед, и я чувствую прилив ностальгии по отношению к своим соседям сверху, которые так часто обсуждали место, в котором стоит оставлять носки, и невыполненные обязательства по мытью полов.
День сто двадцать четвёртый.
«Зачем ты здесь? спрашиваю я свой материализовавшийся рассудок. Не «зачем?», а «почему?» ядовито замечаю я, обращаясь к самому себе.
Почему я здесь?
В голосе моём недоверие даже в обращении к самому себе, и это правильно, ведь рассудок жестоко шутит с моим просевшим восприятием.
«Потому что ты ищешь идеал!» «Я» откровенно ржёт надо мной
Но почему я вижу себя то есть, тебя?! мой голос срывается на крик шёпотом я вынужден удерживать в мыслях своих вечно выясняющих отношения соседей сверху, дабы не забывать, что я здесь, в гостинице, не один.
«Потому что ты не можешь НЕ видеть меня!» вновь жуткий смех меня, обращённого ко мне.
Почему ты не даёшь мне уснуть? спрашиваю я, обращаясь к себе.
«Потому, что не хочу спать», отвечает рассудок и разваливается на стуле.
Но я хочу! вновь срываюсь на крик шёпотом, после чего озираюсь по сторонам.
«Какой ты зашуганный маленький мальчик!..» рассудок насмехается. Уже даже психоз отказывается терпеть столь наглое вмешательство в личное пространство.
«Всеки»
«Ударь».
«Порви на части!»
Психоз пробивается сквозь рассудок, через мои собственные мысли, и призывает меня убить меня самого.
Заткнитесь! взрываюсь я, всё же срываясь на крик.
Ещё через минуту стук в дверь прерывает состояние персонального помешательства.
На вас поступило несколько жалоб. Согласно политике нашего заведения, мы вынуждены отказать вам в дальнейшем оказании услуг. Просим самостоятельно покинуть гостиницу, прилизанный, улыбчивый, совершенно отвратительный своей радужностью халдей вызывает у меня рвотный позыв. Ещё через минуту меня выбрасывают на улицу.
«Второй раз в жизни ты побывал в невесомости!» смеются психоз и рассудок.
День сто двадцать пятый.
Я кашляю кровью уже две смены. Осталось совсем чуть-чуть и я покину этот пепельный и пыльный Хельхейм этот пышущий сероводородом и пламенем Тартар этот украшенный стучащими и грохочущими сталактитами-станками, гудящий и скрипящий тормозами сталагмитов-кран-балок Миктлан. Ещё чуть-чуть и на встречу со мной придёт великий поэт Вергилий и поведёт меня навстречу тем, кто был до меня, и тем, кто ещё будет Ещё немного и моё нутро разорвётся в клочья от донимающего меня кашля!
«Да зайди ты уже хоть куда-нибудь!» в последнее время объединившиеся психоз и рассудок пытаются уговорить меня потратить тот небольшой остаток денег на то, чтобы заехать в максимальный бомжатник или притон, лишь бы там была нормальная фильтрация воздуха. Если две смены назад они ржали и донимали меня, то теперь следуют за мной, стирая свои колени настолько сильно они не хотят кануть в Лету.