А я боюсь в больницу.
Противозачаточных, вроде, полно. У Надежды с этим никак: пока она в колонии, парень ушёл в армию. Придёт, но женится ли на такой? Да, и ей не до этого. Дети будут спрашивать. Не ответит такая мать, зачем люди живут.
Зачем живёт-крутится Клавдия Ивановна? Зачем рвёт горло на митингах Мотова? Спросить у них? Они немолодые, опытные. Ей двадцать, но время уходит песком, верещит будильниками. Надежда в надежде на открытие себя и людей: у огня поговорят.
От земли прохладно, но костёр пылает, молния на куртке нагрелась. А берёза-то двоим не обхватить! В ней рана с кулак, бьёт сок: кружка полна! Ершов рад: водку запивать.
Тебе бы только о ней! реагирует Валька Ершова.
На отдыхе я. Должен радоваться!
Я вам говорю, друзья-товарищи, огонь не там, где в прошлый раз. Дым в палатку. Нудит Мотов.
Это ты палатку не там ставишь, Мотя, возражает добряк Маркушев.
Я верно ставлю, а вы, друзья-товарищи, развели высоко.
Мотя, ты ослеп? Костёр в яме! орёт хлопотливый Ершов.
Он костровой, информирует Надежду Маркушев, а Мотов любит линию гнуть.
Только бабу свою ему не перегнуть! хохот Ершова.
Он теперь руководитель, и Маркушев хихикает, в улыбке нехватка зубов, ведёт к победам коллектив. Не наш, наш мы ему не дадим возглавить! Обводит руками лес, и он «наш коллектив».
Мужики за палатку. Вернулись. Их жёны стелют клеёнку.
Чё вы раньше времени! орёт Мотова: Никакого терпения! Нет, чтоб у стола нормально, тайно халкают!
Мы на лоне, Люда, говорит робко Мотов.
На лоне, не на лоне, а культура в массах должна быть. Я девок в цехе окультуриваю, опять лекцию им прострочила. Какой вы даёте пример?
Да некого тут окультуривать! наивно выкрикнул Ершов.
Все мы тут с усами, уверенно заявляет Маркушев.
Прямо! выдаёт им Мотова. А Щепёткина? Мы её должны на путь Ты, Надя, ещё не встала. У тебя может быть и обратный ход. Ты и грубость иногда. Намедни меня обозвала этой Тебе не кривой тропинкой вилять, а напрямки на благо нашего предприятия!
Обидная речуга! И Клавдии Ивановны нет! Но вот и она с ведром воды:
Людмила Кирилловна, ну ты даёшь, от озера отлетает, да, вроде, говорить так немодно.
Людка, как на коммунистическом митинге! хвалит Валюха.
От тюрьмы и от сумы Мотов глядит на жену с восхищённой опаской.
Щепёткина, как немая столбом у огня.
Надя, отойди маленько, оттолкнула её, светясь добротой, Клавдия Ивановна, и они с Мотовой крепят над костром ведро с водой, на дне картошка, лук, купленная рыба.
Наверное, и обижаться глупо? Как ей велят, села на бревно, оголённое, без коры; в нём туннели, проеденные червями, и людей они так, когда те умрут.
Клавдия Ивановна по-матерински:
Надюша, нарежь хлеб.
Да-да! Это она готова
Тётки на коленях перед расстеленной на земле клеёнкой, на которой много еды. Жратвы вообще полно. Щепёткина отъелась после колонии и опять равнодушна к еде, как обычно.
Ешь, велит Клавдия Ивановна.
Едят Пьют за Первомай, за трудовые успехи.
За грузоподъёмность! Крановщик Ершов пьёт торжественно, горд нелёгким трудом.
Пьют и за Мотова (на автостанции бригадир, недавно был дальнобойщиком).
За Маркушева и за его токарный станок.
Электричка невидимая, но будто рядом. Ура! Ура!
Девки, нам не дело за них опрокидывать! Наш цех, как говорили, в передовиках! Даём продукцию на уровне мировой: не хуже корейцев, лучше китайцев. Клавдия Ивановна за плечи обняла с одной стороны Мотову, с другой Щепёткину. Люда закройщик опытный, Ершова Валентина машинистка-скоростница, а Надежда наша, она молодец. Пуговицы шир-пыр А ну-ка, ответьте, мужики, на какое изделие идёт пришыв с запошивом? юморит Клавдия Ивановна.
Вот кто ас! Клава! Без Клавы мы без работы мы! Кто наш цех ведёт? Вот кто! У Мотовой пятна по лицу цвета малины. Вот кто! С доброй грубостью тычет пальцем Маркушевой в грудь. А то бы на мели к маю. За Клавдию! Материя наш хлеб. Правильная материя! Нет материи, сколько не матерись, не пошьёшь!