У меня началась истерика. Давно я так не смеялась.
Я открыла дверь и окунулась в иной мир. Комната была моей, но в то же время и не моей. Нет, ничего не изменилось, оттого и стало не по себе. Бежево коричневые обои с громоздкими цветами казались чересчур старомодными. Такие узоры больше подошли ли бы покоям, где живёт престарелая дама. Ажурная лепнина и огромная хрустальная люстра на потолке кричали о том, что им тут не место. Тяжёлые шторы, готовые упасть вместе со стеной, не давали свету пробраться внутрь. Это радовало. Я поняла, что темнота мне по душе.
Кремовая занавеска из плотной ткани крепилась к потолку над кроватью, напоминая балдахин. Сама кровать прискакала из музея викторианской эпохи. Белое мягкое изголовье и дощечка у ног держались на тонких позолоченные колоннах. Им под стать лежало покрывало с завитушками, а на нем шесть подушек в белоснежных наволочках с оборками. По краям кровати разместились круглые бело золотые столики на длинных ножках. А них лампы с абажурами. Напротив кровати стояло трюмо песочного цвета с большим зеркалом в золотой раме и мягкий стул с деревянной резной спинкой, в виде тюльпанов. Справа вдоль стены виднелся шкаф, забитый не одеждой, а хламом. До сих пор не знаю, зачем я его поставила, ведь у нас была гардеробная.
Я глубоко вдохнула и зашагала в ванную комнату, что скрывалась за дверью рядом с кроватью. Розовое царство с ванной для королевы. Зеркало на всю стену демонстрировало мои изъяны. Я открыла кран и умылась. Взяла махровое пушистое полотенце, на котором вышили инициалы «Кира Э». Мама заказывала полотенца для каждого члена семьи отдельно. Выдвинула ящик, достала деревянную расчёску в виде пиона и расчесала сальные волосы. Стоило бы искупаться, но не хотелось ощущать колкие капли воды на израненной коже. Посмотрела на бутылки с различной пеной и солью, которые пахли одинаково кисло. Раньше я любила ароматы цитрусовых, сейчас они вызывали отвращение.
Я вышла из ванной, прошла к кровати, села и услышала мелодию из детства.
Отец не испытывал тягу к современным музыкальным аппаратам. Он предпочитал слушать песни на пластинках. Эта привычка досталась ему от отца, а тому от его отца. Папа никогда не расставался со старым золотым граммофоном, хранящим вековую пыль и отголоски предков. Отец говорил, что только винил способен передавать истинные голоса и затрагивать струнки души. Только пластинки даровали удовольствие от чистого звука, который залезал под кожу, лился по венам и доставал до сердца. Музыка это яд и лекарство для больного. Правильная мелодия оживит и даст желание жить, а неправильная может погубить хрупкий сосуд, заполненный чувствами.
Отец был лучшим дегустатором музыки.
Сегодня пятница. Я совсем забыла, что по пятницам отец включал одну и ту же песню «Cant help falling in love», которую пел Elvis Presley. Я выбежала из комнаты, спустилась в прихожую и тайком заглянула в зал.
Там были они.
Родители кружились в танце. Никого не замечали, отдались сладкому потоку. Я обожала наблюдать за ними исподтишка. Любовалась, как мама закрывала от удовольствия глаза, а папа нежно целовал ей щеки. Их руки и тела словно сливались воедино. Они порхали над бренной землёй, улетали туда, где жила любовь и забота. Я мечтала, что когда-нибудь у меня будет также, что встречу того, кто будет каждую пятницу приходить домой в обед лишь для того, чтобы потанцевать со мной. Кто будет напевать мне на ухо слова, которые заставят душу петь.
Take my hand.
Take my whole life too.
For I can"t help falling in love with you.
Из главной гостиной послышался рев мотора. Килиан решил поиграть в гонки. Я ещё раз взглянула на счастливых родителей и направилась к брату. Он раскинул ноги на диване и, сморщив лицо, стучал по кнопкам джойстика. Мамин плед свалился на серый ковёр, украшенный ромбами. Несколько подушек улетели в угол комнаты, а обшарпанный синий прямоугольный стол, сотворенный папой, отдалился ближе к камину, что занимал чуть ли не всю стену. Я безумно любила этот камин, обрамленный камнем орехового оттенка. На Рождество мы собирались возле него, садились на огромный дугообразный диван и смотрели рождественские фильмы.
Телевизор размером с бильярдный стол облюбовал верх над камином и практически всегда работал, создавая белый шум. Я поглядела наверх и заметила, что мама повесила две новые каскадные люстры, которые едва не свисали до пола. Позади дивана обнаружились лампы, напоминающие засохшие ветки. Окна выходили на задний сад, где виднелись цветы и качели. Но самым любимым для меня был балкон с темно коричневыми перилами. Он расположился над гостиной, и там стояли кресла, словно сделанные из сахарной ваты. Мы с мамой могли проводить там весь день, читая книги.
Чего тебе? спросил Килиан, не взглянув на меня, конечно, он же лидировал в гонке.
Брату восемнадцать, и он сильно походил на отца в молодости. Только папа был джентльменом даже в юном возрасте, а Килиан раздолбай. Каштановые волосы торчали в разные стороны и закрывали красивое смуглое лицо. Глаза брата собрали в себе несколько цветов. Серый, голубой и зелёный. Тонкий, но внушительный нос у него был в отца, а у отца в деда. О да, таким носом можно было клюнуть, но мне всё нравилось. Килиан постоянно сжимал губы, отчего те становились узкими и безобразными. А ещё он любил их жевать. Отвратительное зрелище. Казалось, он сожрал красноту, ибо губы стали бледно-розовыми. Килиана считали самым симпатичным мальчиком в лицее. Ещё бы.
Как дела? я присела на край дивана.
Все окей.
Как же меня бесила фраза «все окей».
Мне жаль, что вы расстались с Элизабет, я всегда старалась называть её полным именем.
С кем? Килиан на долю секунды приподнял бровь.
С Лиззи, я растерялась.
А, да. Печально, ответил он, но я не ощутила и крупицу печали.
Врунишка.
Ты поэтому не навещал меня? я решила подсесть к нему поближе.
Отойди, ты мешаешь! крик Килиана заставил съёжиться.
Мне сделалось не по себе, словно я пытаюсь втереться в доверие к незнакомому человеку.
Ладно. Ладно, я подвинулась обратно.
Не хочу говорить о Лиззи или о чем-то ещё. Я занят. Уходи! он сказал это с такой злостью, что кольнуло в груди. Я едва не заплакала. Слезы застряли в гортани, и накатила осязаемая боль.
Ладно, я с трудом взяла себя в руки и вышла из гостиной.
Черт! Все из-за тебя, Рири! я вздрогнула от ора Килиана. Я проиграл из-за тебя!
Может, я действительно сделала нечто ужасное? Даже брат меня ненавидел.
В крохотном зале продолжал петь Elvis Presley. Доносился радостный визг мамы, наверное, папа поднимал её на руки и кружил.
Я поднималась по лестнице и ощущала обиду вперемешку с несправедливостью и ещё нечто незнакомое, напоминающее желание то ли мстить, то ли выпрашивать прощение, причём, встав на колени. Ни того, ни другого я никогда не делала.
Очутившись на втором этаже, я передумала идти в покои и побрела в гардеробная. Надоело ходить в одежде Барби.
Мама обустроила гардеробную в конце коридора. Пространство сияло от избытка света и персиковых тонов. Тут было столько выдвижных ящиков и шкафов, что не сосчитать. Мамины наряды занимали больше места, чем мои, папины и Килиана. Хотя сторона брата отличалась искусным беспорядком. Он никому не разрешал складывать свои вещи, говорил, что все лежит как надо, а если мы влезем, то он потом ничего не найдёт. Моя одежда висела рядом с маминой. Я подошла поближе и едва не взвыла из-за обилия нежных цветов. Платья, юбки, кофты, рубашки были с оборками, кружевами и ещё кучей кукольной атрибутики. Как я носила это раньше? И что сдвинулось в разуме, что я изменилась?