И побледнела женщина та и поставила кувшин на пол и села рядом, лицо спрятав.
На костер веры и молитвы, о котором говоришь ты, и что зажгла я еще во дни юности моей, едва слышно сказала она, спустя время, бесы летят и пугают и искушают меня и вредят всячески. Жила я в страхе и чем жарче я молилась, тем яростнее искушали меня и боялась я другим уже страхом, вовсе смертельным. Не лучше ли костру тому и не гореть так ярко, чтобы не приманивать силу нечистую? Вдруг да не одолею я тех, кто сильнее меня?
Разве не слышишь ты, что трубы трубят? резко спросил Отшельник, на ноги вскочив. Разве не видишь, что знамена реют? Богу войну объявили и раз уж встала на его сторону, то бери щит, чтобы защищаться и меч, чтобы разить. Раз враг рода человеческого летит, чтобы костер твой погасить, значит гореть он обязательно должен, ведь если во тьме ты, то и врагу больше делать нечего, победил он. Бросай дрова в костер свой, ведь огонь тот сигнальный, чтобы видели братья и сестры твои, что не одни они. Подливай воды в колодец свой, чтобы не умереть от жажды и не сгореть в огне, когда время мира сего к концу придет, а где источник воды той ты знаешь и путь знаешь.
Страшно мне, сказала женщина, поднимая лицо свое, и отчаяние было в голосе ее. Слаба я и боюсь не выдержать того, что уготовано мне. Желаю Богу служить, но пыток диавольских страшусь. Не боли, но искушения, не тягот, но отречения от веры, если не выдержу и стану слугой сатаны.
И подошел к ней Отшельник и положил руку ей на голову и сказал ей ласково:
Царство Божие не от мира сего, в плену ты здесь, но нет у дьявола власти, чтобы заставить тебя служить ему, на то согласие твое требуется. Соблазнял дьявол тебя благами нечистыми, но не поддалась ты, потому и пытает он тебя теперь, чтобы предала ты Отца своего уже не за радость порочную, но из страха. К любому, кто веру найдет, вслед за Богом придет дьявол и испытает его, а к прошедшему испытание уже снова Бог наведается как к тому, кто и верующий и верный. Чистый засияет светом во тьме земной и бесы вновь полетят к нему, чтобы потушить. И скажут тебе, что ты не в то веришь, не тем служишь, не то делаешь и не в том теле душа твоя и если послушаешь, то захочешь ты изменить и себя и все вокруг. Смешаешь краски мира Господнего и получишь грязь серую. И сменится гнев праведный, на зло направленный, на ненависть к тем, кто не такой как ты. Но может случиться и так, что вновь устоишь ты и будет новый день и новая битва и новый свет Божественной славы, что разделит он с тобой. На войне ты и война эта будет длиться до вечной победы или поражения вечного.
Что же это за отец, что посылает детей на войну такую и смотрит на страдания чада своего и не делает ничего? воскликнула женщина и слезы потекли из глаз ее и спрятала она лицо в ладонях своих.
Если создаст кто законы и не будет сам им подчиняться, что скажешь ты о таком? Страдания человека от него самого исходят или от таких как он, и вольны люди делать все, что угодно с собою и с ближним своим, спросил Отшельник и увидел я в тот момент, что побледнел он так страшно, что ни кровинки не осталось в лице его. Дьявольские же козни лишь испытания, что станут либо славой твоей, либо позором. Если уж дал Господь волю свободную человеку, то не отнимет ее вовек и если не захочешь ты стать слугою дьявола, если направишь на него копье веры своей, даст тебе Отец твой все, что потребно для победы над врагом. Если попросишь, если волю проявишь, если таково будет желание твое. Сражайся за душу свою и не проиграешь, даже если падешь в битве той.
Веришь ли ты в это или просто говоришь со мною? с жадностью спросила женщина.
И отвернулся от нее Отшельник и поднял лицо свое к небу и долго ждали мы, что скажет он и не смели прервать молчания его.
Верую я в то, что Господь не меняется и Слово его звучит так же, как и во дни сотворения, сказал он наконец, обернувшись, голосом твердым, хоть и печальным. Верую в то, что даже если жертву потребуется принести, чтобы страшный грех искупить, то Он и на это пойдет, чтобы Слово свое не нарушить и чтобы ясно было всем, что блюдет он закон и не требует от человеков того, на что сам не способен, хоть и ответ Ему держать не перед кем.
Ничего не сказала больше женщина та и лишь глаза опустила снова и пошла в дом и собрала нам еды в дорогу. Люди вокруг ходили и кричали и смеялись и плакали, но походили больше на тени, чем на существ из плоти и крови и лишь та, что кормила нас была различима четко и ясно.
Приходи ко мне повидать меня, сказал ей Отшельник и протянул ей колос пшеничный, и будет тогда у меня то, что страх твой погасит быть может, если сможешь увидеть. И буду говорить я с тобою, если сможешь услышать.
Куда же идти мне? спросила женщина, всматриваясь в лицо спутника моего с жаждою странною. И когда наступит время, чтобы искать тебя?
Когда проснешься и откроешь глаза свои, сказал Отшельник, там и узнаешь, куда идти, если страх свой поборешь. И если пойдешь, то не медли.
И не сказал он ей больше ничего и повернулся и пошел прочь в толпу теней, что расступалась пред ним, а я снова поспешил следом и рука моя больше не сжимала кинжал за поясом, хоть и продолжал я чувствовать тяжесть и холод его плотью своею.
Глава четвертая
Солнце сменяло луну, а звезды то загорались, то гасли и холод сменял жару и потерял я счет времени, но не было во мне страха, что испытывал я всегда, боясь не сделать дела свои. Шел я за Отшельником, а он шел впереди и было у меня на душе спокойно, как никогда до сего часа. Но закончилось вскоре время покоя и было утро и был день и стал он тем первым, когда оказались мы с Отшельником в месте страшном и темном. Черный туман клубился вокруг и тени, подобные человеческим, скользили мимо нас к алтарям из костей и металла, смердящим кровью. Тени скользили мимо нас и лишь отдаленно напоминали они человечьи, хотя и знал я как-то, что именно люди идут мимо нас, а не порождения мрака ночного.
В страшное место привел ты меня, Отшельник, сказал я и дыхание невольно задержал свое, хотя никакого запаха вокруг уже больше не было. Пусть и первое оно в путешествии нашем, лучше бы не быть здесь вовеки.
Первое последним не будет, но бояться тут нечего, ведь начало и конец суть жизни мира сего. Две души нам спасти здесь нужно, сказал Отшельник и вперед указал, и потому место это выглядит так, как и должно ему. Чтобы души спасать в ад надобно спускаться, ведь в раю спасать некого.
И подошли мы к женщине, что стояла на коленях у алтаря, подобного всем остальным, но с черепом козла на самом верху. Была она в черном и красном и кланялась без остановки и злость и боль была в каждом движении ее головы, словно бьющей кого-то невидимого, а не опускающейся в поклоне. Слов, что говорила она, разобрать было нельзя, но слышалась в них радость, что человеку доброму противна должна быть.
О чем же молишься ты, женщина, и кому? спросил Отшельник, времени не теряя. И почему молитва твоя смердит кровью и страхом так сильно, что не продохнуть?
Грех детоубийства на мне, глухо сказала женщина и не обернулась даже, продолжая поклоны класть. Муж мой сказал, что довольно детей нам и разведется со мной он, коли плод не вытравлю и вытравила я и теперь грех свой замаливаю, поскольку не могу жить с тяжестью такой.
Не только об этом ты молишься, строго сказал Отшельник. Просо ты прощения в скорби по преступления своему, не сгустилась бы тьма тут и не было бы место вокруг тебя адом кромешным.
И обернула она лицо свое к нам и было оно прекрасно, хоть и искажено страданием и удивление читалось в глазах ее.
Кто ты, что говоришь так со мной? Откуда уверенность такая в словах твоих? спросила она. И зачем же ты говоришь со мной, если знаешь о чем прошу?